Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина (Казаков) - страница 65

И одно обещанное предварительное замечание. Если президент говорил о проблеме «чужих» (в значении «не наш», «не местный», «приезжий», «другой») — а он, скорее всего, именно о ней и говорил, учитывая, что и время, и суть высказывания напрямую соотносятся с кондопожскими событиями, — то надо иметь в виду принципиальное различие между «своими чужими» и «чужими чужими». (Можно было бы, учитывая оценку Путиным бывших советских республик, с некоторой долей иронии говорить о «своих чужих» и «чужих своих».) То есть мы должны всегда различать представителей наших национальных меньшинств (граждан Государства Российского) и представителей соседних — сколь угодно близких нам — государств. Проблемы внутренней миграции принципиально отличаются от проблем внешней иммиграции. И наше отношение к ним должно быть осознанно различным.

Мне кажется, что этих мозаичных фрагментов достаточно для того, чтобы предположить, что Путин в Ново-Огареве говорил о «проблеме Кондопоги» в контексте империи. Почему это так важно? Да потому, что в рамках имперского проекта «проблема Кондопоги» имеет пусть трудное и нескорое, но решение, а в рамках национального проекта не имеет вовсе. Чтобы не ходить далеко за доказательствами, могу сказать, что практически неразрешимой становится проблема внутренней миграции. Особенно в нынешние времена, когда Россия переживает «постчеченский синдром». Нет даже ответа на простой вопрос: кого называть коренным населением? Я в недавней дискуссии с подмосковной молодежью попытался сыграть с ними в игру и задал пять однотипных вопросов: «Кто является коренным населением Подмосковья?» — «Русские»; «Коренное население Чечни?» — «Чеченцы»; «Коренное население Башкирии?» — «Башкиры». — «А ничего, что они являются третьей по величине этнической группой в республике после русских и татар?» — «???»; «Коренное население Еврейской автономной республики?» — «???»; «Коренное население Кондопоги?»… На последний вопрос ребята сначала с облегчением ответили «русские», а потом с некоторым смущением — «карелы или финны». Ну и дополнительный вопрос: «Если Путин в словах, обращенных к зарубежным политологам, подразумевал “проблему Кондопоги”, то интересы какого коренного населения он собирается защищать? Карелов и финнов?»

Так вот, только в рамках имперского проекта мы в разговоре о национальностях уходим от этого милого федеративного пейзажа, похожего на гладильную доску. Пока ведь у нас союз «равноправных субъектов Российской Федерации» (ст. 5 Конституции), следовательно, каждый субъект вправе сам определять, какой народ на его территории является коренным, а какой — пришлым. И в этом случае на значительной части территории РФ русский народ является классическим «другим» (в значении «чужой») и более того — служит отрицательным фундаментом для строительства других наций. Достаточно ознакомиться с проектом башкирской нации в изложении Ивэра Нойманна. То есть, загоняя Россию в рамки стандартного национального государства, мы не сможем противостоять энтропийным процессам — и вопрос разрыва изнутри страны на части есть вопрос времени.