Они вернулись на Землю. Он понял это мгновенно, как мгновенно человек чувствует очертания своего тела в темноте. Понял по тому, как действовало на него притяжение этой планеты. Сам он уже забыл, чем пахнет здесь воздух, а тело помнило.
Он провел в этом воздухе рукой, чтобы он пробежал между пальцами, и ощутил в груди тоску, которой не было названия. Тоску о потерянном и о найденном. Ему было не привыкать к ностальгии, но теперь ощущения и запахи покинутого мира звучали какой-то незнакомой музыкой и отзывались бесконечной и необъяснимой болью в сердце.
Ио остановилась впереди, в нескольких шагах. Она смотрела на кого-то, стоящего за дверью с той стороны. Это была девушка, и свет их мира лежал на ее лице.
Девушка была невысокой, хрупкой, одетой так же, как он: старые джинсы, тесная футболка. Волосы у нее были взлохмаченными, довольно темными, и она стояла, как-то странно вытянув руки по швам, словно ее только что ударило током. Но все это он увидел мельком. А прежде всего ему бросилось в глаза то, как она смотрит на него.
Так, будто она его знает. Будто хочет броситься к нему. Спрятаться от него. А может, убить. В ее взгляде полыхал такой огонь, что он даже не сразу заметил, какая она красивая, а когда заметил, то следом увидел и понял наконец еще что-то. Самое главное.
Она стала старше. (Сердце у него дрогнуло: они потеряли много времени, больше, чем ему казалось.) Лицо в веснушках, обветренное, и в нем появилось какое-то новое выражение. А смотрела она на него так, как до этого смотрела всего один раз – перед тем как повернуться и уйти, шагнуть за грань другого мира.
Он ощутил на языке вкус ее имени.
Мое прежнее представление о нем какой-то миг еще боролось с реальностью, а потом все исчезло, кроме этого мальчика – мужчины – с покрытой шрамами загорелой кожей и лучистыми глазами. На лице его промелькнуло замешательство, потом испуг, и наконец оно засияло в темноте мягким светом, словно тысячи светлячков.
– Алиса… – сказал он.
Его имя трепетало у меня на губах. Я не знала, что сказать, и боялась, что, если начну говорить, сразу заплачу. Он шагнул ко мне мимо молчаливой незнакомки с бесстрастными глазами и стоял теперь так близко, что я видела темную полоску на его шее – след от ножа. Видела, как он нервно сглотнул.
Вот если бы я умела говорить пальцами, подумала я. Если бы можно было просто прикоснуться к нему, вот тут, где из него едва не вытекла жизнь… и тут, где я его поцарапала, когда он тащил меня из сказки… и тут, куда, как ему приснилось однажды, я поцеловала его в бальном зале в «Ореховом лесу». Вот бы каждое прикосновение обозначало букву. Тогда можно было бы обойтись вообще без слов. И, кажется, он и правда читал мои мысли, потому что снова сглотнул и заговорил: