Робин покачал в воздухе ладонью, словно взвешивал его, и запел:
Красная птица, и черная птица,
И стрекоза, и пчелка,
Сотките, сотките наряд для девицы,
Легкий, будто из шелка.
Прошло несколько секунд, а затем три скворца вспорхнули с крыши соседнего дома и устремились к Робину. Я пригнулась, когда они стремительно прочертили круг у нас над головами, и вид у них был удивленный, насколько это возможно для птиц, а затем взмыли ввысь и разлетелись в три разные стороны.
– Ни фига себе! – сказала я.
– Черт бы побрал этих ленивых птиц. – София откинулась назад, опираясь на локти. – Где наряд-то?
Лицо у Робина сделалось мечтательным и жестким одновременно.
– Я сам сотку его для тебя, любовь моя. Только скажи, и я дам тебе все, что ты захочешь.
– Только не то, что нужно. – Она провела рукой по его лицу, чуть согнув пальцы, так что на щеке осталось пять тонких полосок. – Обещаю, однажды ты полюбишь ту, чье сердце можно завоевать платьями.
Словно не замечая выражения его лица, София повернулась ко мне. Она закурила сигарету и стала ловить пальцами струйку дыма – лепить из нее ленты, кинжалы и сосульки.
Я моргнула, и фигуры исчезли. София сунула сигарету в рот Робину и запустила обе руки в свою огромную сумку, битком набитую полупустыми бутылками с соком, книжками, которые я дала ей почитать, и косметикой, стащенной в Duane Reade. Через минуту она откопала там жидкую подводку для глаз.
– Сиди тихо, – сказала она.
– Зачем?
– Ш-ш-ш. – Она встала передо мной – коленями на бетонные ступеньки. От нее пахло табаком, кофе и мылом, тоже стащенным в магазине. Брови у нее изгибались как у звезды немого кино, а глаза были золотисто-коричневого оттенка. Сияющие лучи цвета охры, виски и песка – и ничего за ними. Как ни любила я ее, меня всегда бросало в дрожь от этих бесстрастных непроницаемых глаз.
Подводка заскользила по моим щекам. Робин молча смотрел на нас. Через несколько минут София закрыла тюбик и легонько подула на кожу.
– Так, – пробормотала она. – Отлично.
Она вытащила маленькое ручное зеркальце в форме сердечка и поднесла к моему лицу. Я слышала, как дыхание у меня оборвалось и снова восстановилось.
Виноград. Она разрисовала мне лицо виноградными лозами – спутанными, вьющимися в разные стороны.
– София! Это… это же…
– Твоя сила, – прошептала она мне на ухо. – Помнишь сегодняшний страх, от которого ты бежала? Это значит, что ты отказываешься от своей силы. Но если мы захотим, этот мир будет бояться нас, Алиса. И еще как бояться!
Она разрисовала мое лицо татуировками Верескового короля. Это он пришел в квартиру моего отчима и похитил у меня Эллу, когда мне было семнадцать лет. Может, он уже мертв, а может, живет где-то. Было время, когда из всех моих кошмаров на меня глядело его лицо. Я рассказывала об этом Софии. Она знала.