— Мартин, перезвони мне, пожалуйста.
Он положил трубку.
— Человек, к которому явилась навка, иначе воспринимает реальность. Учитывая отношения Мартина и этой девочки — ответственность, привязанность, чувство вины… Очень, очень паршивый расклад, вы сказали «невменяемый» — Мартин таким и был.
— Но он меня когда-нибудь простит?!
Слово вылетело, как воробей, и Эгле тут же пожалела. Потому что Клавдий Старж молчал очень долго, казалось, несколько минут, хотя на самом деле секунды три.
— В любом случае нужно время. Истории с навками никогда не проходят бесследно, кто-то справляется с травмой, кто-то нет.
Он снова замолчал, думая о неприятном и страшном, играя желваками. Потом будто очнулся:
— Рассказывайте, что было дальше, пожалуйста.
* * *
Инквизиторская сирена заглушала рычание ведьмы, закованной в колодки, обложенной знаками, запертой в клетку. Пролетев через полгорода, воплем сирены расталкивая пробки, он за несколько минут добрался до Дворца Инквизиции, его машину встречали оперативники. Еще через две минуты Мартин обнаружил себя в подвале, с черным капюшоном на голове, напротив стационарных колодок, из которых на него смотрели полные ненависти старческие глаза:
— Я убила тебя, маленький ублюдок. Ты умираешь. То, что у тебя в руке, замучает тебя, ты будешь выть и кататься по полу…
Флаг-ведьмы часто лгут. Лжет ли эта — скоро выяснится.
— Продолжаем разговор. — Мартин мельком глянул на левую руку, наспех перетянутую бинтом. — Что я такое?
— Кусок дерьма, беспомощная дрянь, ходячая падаль…
Мартину снова привиделась Майя Короб, с ее испуганной улыбкой, с ее шелковым шейным платком.
— Отключите оперативную запись, — сказал Мартин, не повышая голоса. — Сейчас, чтобы я видел.
Красный огонек камеры под потолком погас. Техник не посмел ослушаться. В глазах ведьмы что-то изменилось, она смотрела на Мартина напряженно, почти со страхом.
— Кто инициировал девочку? — спросил он кротко.
Она молчала.
Не поднимаясь из-за стола, не делая ни движения, он дотянулся до ее нервных узлов. Ведьма задергалась и на секунду обмякла. Мартин вернул ее в сознание — силой:
— Кто?!
Ей некуда было деваться.
* * *
— Я могу нарисовать, — сказала Эгле. — У меня профессиональная зрительная память.
Клавдий нажал кнопку на столе:
— Принесите нам, пожалуйста, срочно… Эгле, вам что: карандаши, тушь? Краски?
— Карандаши нормально, — сказала Эгле. — Двадцать четыре цвета.
Она представила с некоторым злорадством, как все эти референты и устрашающие инквизиторы в черных плащах забегают сейчас по дворцу в поисках канцтоваров. Но коробку принесли через две минуты: двадцать четыре остро отточенных карандаша и чистый альбом для эскизов.