— Я не знаю, что сказать, Мартин. В доме найдены трупы четверых взрослых. Похоже, у них кто-то ночевал. Двое мужчин, личность которых установить не удалось. Никаких детей не обнаружено. В доме по крайней мере. Но я свяжусь с патрулем, который работает на острове. Возможно, она успела выбежать, Мартин. Ведь в доме ее не было. Может, испугалась и прячется. Клянусь… плевать на все, что случилось перед твоим отъездом. Слово даю, я ее отыщу.
Я уже не слушал его. В доме погибли четверо взрослых. Белла пропала. Не требовалось большого ума, чтобы понять, что неопознанные мужчины — люди Бориса и что тот, кто поджег дом, забрал Беллу с собой.
Я рухнул на колени прямо посреди бара.
Молил Бога, хотя даже не знал, что верю в него, молил пощадить ее.
— Лучше забери меня, — шептал я. — Меня.
Дидрик окликал меня по телефону, но я отключил его. Пальцы были скользкие от пота, когда я достал второй мобильник. Встал, ноги дрожали. Пожилая пара, сидевшая неподалеку, сделала попытку помочь. Я отпрянул.
Не подходите, думал я. Ради самих себя.
Борис ответил после второго гудка.
— Мартин, — сказал он. Казалось, он плачет.
Не помню, как я вышел из бара, просто неожиданно очутился на раскаленном тротуаре, под солнцем. — Прости меня, — сказал Борис по телефону. — Прости. Я потерпел неудачу. Она пропала, Мартин. Белла пропала.
Мы воображаем, будто нам известно, как мы отреагируем на нежданные удары жизни. Воображаем, будто нам известно, как мы поведем себя, если вдруг выиграем три миллиона в лотерею или если узнаем, что умрем в течение года либо умрет кто-нибудь из тех, кого мы любим. Но нам совершенно ничего не известно. Есть сценарии настолько немыслимые, что любая попытка предугадать, как мы их воспримем, попросту смехотворна. И все же мы пытаемся, снова и снова. Просчитываем самое худшее из мыслимого параллельно с самым фантастичным, что только можем вообразить, а потом говорим самые лживые слова, какие способен сказать человек:
— Случись такое со мной, я бы…
Стоя на тротуаре в Галвестоне, я узнал, что у меня похитили ребенка, которого я считал своим. Я не знал, по какой причине. Не знал, жива ли девочка. Единственное, что я знал точно: я умру, если с нею что-то случится. Часть меня умерла прямо там, на тротуаре. Ведь мы рождаемся с уверенностью, что мы сами и наши близкие и любимые бессмертны. По-настоящему ужасные и самые фантастичные вещи всегда случаются с другими. Это дает нам ложное чувство защищенности. Щедро выражая готовность отказаться от величайших успехов, мы воображаем, будто заключили союз и с Богом, и с дьяволом. Пусть мы никогда не получим величайших даров, но и тяжелейшие утраты никогда нас не постигнут.