Большинство людей никогда не слышали ни про озеро Щучья пасть, ни про лагерь для трудных подростков на его берегу.
Очень уж далеко в горах спрятано от мира это место. Отсюда до ближайшего города на машине ехать и ехать несколько часов по крутой извилистой дороге. Так что неудивительно, что этого озера нет почти ни на одной карте. Подходящее место, чтобы потеряться.
Но я никогда не намеревался пропадать без вести, нет.
Внутри у стен хижины стоят две двухъярусные кровати – хибара эта рассчитана на четверых человек. Воздух здесь пахнет сырой древесиной и дымом костра. Этот запах намертво впитался в простыни, крахмальные наволочки, в обтрепанный зеленый коврик в центре комнаты – буквально во все.
Я присаживаюсь на корточки рядом с пузатой чугунной печкой-буржуйкой в углу хижины.
Вожатые требуют, чтобы огонь в печке не угасал никогда, чтобы она горела день и ночь, согревая лачугу. Но большинство из нас забывают об этом. Сейчас наша печка не горит, в ней остались только тлеющие угли.
Я кладу на угли сухие поленья, развожу огонь, но в комнате по-прежнему холодно, снаружи завывает ветер, бьется в тонкое оконное стекло. Я скидываю башмаки и иду к деревянному комоду, приткнувшемуся у стены справа. Выдвигаю нижний – мой – ящик. Но в нем пусто. Моя одежда, рюкзак, с которым я приехал сюда, несколько книг, мобильник с разрядившейся батарейкой – все исчезло.
Должно быть, вещи забрали вожатые. Сложили мои пожитки в коробку, когда я пропал, и приготовились отослать их, когда расчистят дорогу, моему дяде.
«С печалью сообщаем вам, что ваш племянник, Оливер Хантсмен, исчез из лагеря для трудных подростков «Щучья пасть». Если он возвратится, мы поставим вас в известность об этом. А пока возвращаем вам все его имущество».
Я задвигаю ящик, чувствуя странную пустоту в животе. Немногие принадлежавшие мне вещи исчезли. Не скажу, что мне очень уж жаль, однако это все, что у меня было. Все, что хоть что-то для меня значило.
И напоминало о прошлой жизни. О родителях. Я стараюсь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы. Чувствую, как все сжимается у меня внутри. Возможно, вожатые уже освободили мое место для кого-то другого. Мой ящик, моя койка – ничто больше не хранит и тени воспоминаний о ком-то, кто жил здесь, а потом исчез.
Можно подумать, что Оливер Хантсмен не существовал никогда на белом свете.
Забираюсь по лесенке в койку – мою старую койку – и ложусь на тощий продавленный матрас. Смотрю на потолок. Он находится надо мной на расстоянии вытянутой руки и покрыт вырезанными именами, непонятными значками и непристойными рисунками. Их оставили мои предшественники – парни, которым не спалось, или было скучно, или просто хотелось, чтобы их помнили. Они вытаскивали свои карманные ножи и начинали резать дерево в доказательство, что они жили на этой земле.