– Мне кажется, я был там в ту ночь, – отвечаю я. И это единственное, в чем я, пожалуй, полностью уверен.
– И ты стоял у могилы Уиллы Уокер?
Слепящая боль начинает пульсировать у меня под веками.
– Да.
– Почему именно возле ее могилы?
– Я не знаю, – сердце грохочет у меня в ушах, огненная лава готова выплеснуться сквозь трещины в моем черепе. – Но мне кажется, что я был там не один.
– Там были те парни, что жгли костер сегодня ночью, да? – спрашивает она.
Я молча киваю.
– И Макс тоже? – спрашивает Нора, и этот вопрос ударяет меня в грудь, словно кончик остро заточенного лезвия.
Макс.
Я вздрагиваю, услышав его имя.
– Ты помнишь его? – продолжает Нора.
Я трясу головой, идущий от печки жар вдруг кажется мне невыносимым, а воздух в комнате слишком плотным, чтобы его можно было вдохнуть.
– Нет, – произношу я вслух. Лгу. Лгу легко и быстро.
– Он умер, Оливер, – говорит Нора, покачивая головой, и мне хочется сказать, что не был я там, не был, и не имею к этому никакого отношения. Хочу сказать, но не могу, потому что ни в чем не уверен, а холодный взгляд Норы ранит меня сильнее всего. Ранит, потому что я могу оказаться злодеем с бессердечным взглядом, злобным смехом и тайнами, спрятанными глубоко-глубоко в черной душе.
Она боится меня – кто я есть на самом деле, боится, что я мог совершить.
Возможно, так и должно быть.
– Я хотел бы… – свой голос я ощущаю как лезвие бритвы, которое проводит линию, отделяющую ложь от правды. – Жаль, что я не могу вспомнить, – с трудом договариваю я.
Нора прижимает к вискам ладони – блестит в отсветах огня кольцо на пальце. Она не знает, чему верить.
Я не должен быть здесь. В ее доме. А она не должна верить мне.
Я тянусь к двери, толчком открываю ее, впуская в дом порыв ветра, который хлещет по стенам, по занавескам, по длинным шелковистым волосам Норы. Я не говорю «прощай».
– Постой, – слышу я за спиной ее голос.
Обернувшись, вижу, что Нора подошла ближе и стоит сейчас в паре шагов от меня.
– Куда ты собрался? – спрашивает она.
– Я не знаю.
Нора смотрит в пол. Я не хочу, чтобы она приказала мне уйти, но знаю, что именно так ей и следует поступить. Она должна вытолкать меня прочь, запереть за мною дверь и сказать, чтобы я никогда больше не смел возвращаться сюда.
Она поднимает свои карие глаза и, хотя в них сохранилась еще тень неуверенности и недоверия, говорит:
– Ты можешь остаться здесь. Оставайся столько, сколько захочешь.
Я отрицательно трясу головой, но она обрывает меня раньше, чем я успеваю возразить.
– Это мой дом, – она сглатывает и добавляет: – И я хочу, чтобы ты остался.