— Нужно бежать! — воскликнул он. — Мне срочно нужно бежать!
— Да-да, конечно! — понимающе ответила женщина, а голос ее был словно у феи из детской сказки.
— Удачи вам, — мудро заметил ее спутник и посмотрел на него так, словно все знал и понимал. Откуда знал?.. А может быть, это было написано в его книге?..
Но Петр уже мчался по улице, и остаток пути его согревала та улыбка, которой на прощанье одарили его эти удивительные люди, у которых были свои город и улица, сквер и долгая жизнь на двоих, где прожили они миллионы лет.
Он не спал третьи сутки. У Арины кончались таблетки. Она забрала свой флакон. Он не смог его найти и был совершенно уверен в том, что она принимает их, где бы ни находилась. Теперь дело было за ним. И только невероятная слепая вера толкала его на это странное необъяснимое действие — взять в руки кисть и нарисовать ее. ЕЕ!
На кого он сейчас был похож? На безумца, фанатика, уставшего параноика? Чью картину он хотел изменить, над кем смеялся, с кем играл, во что играл? Теперь ему было совершенно все равно! И только лихорадочно смотрел на картину, на тюбики с красками, палитру и принимал решение, снова и снова вглядываясь в пустой овал лица, повторяя: «Я должен нарисовать ее! Это невозможно? Но я же требовал от нее невозможного — теперь настал мой черед!»
То, что он делал дальше, не поддавалось никакому описанию. Он не помнил, что творил. Сначала долго смотрел на серое пятно, узнавая в нем Арину. Потом развел краски. Сделал это как-то просто. Сейчас все было настолько очевидным, что он ни капли не сомневался в своих действиях. Лишь раздражало это серое пятно, похожее на кляксу песка, за которой скрывался любимый образ. Были ли у него сомнения — нет! Мог ли он сомневаться, когда рисовал ее? Это было прозрение. Он знал каждую клеточку ее лица, чувствовал мысли ее, когда она там, на крыльце, стояла и смотрела на него, смотрела на детей. Ее детей. Он слышал эти мысли, оставалось только передать красками. Как это оказалось просто! Какое-то великое и естественное умение было заложено природой в нем самом, в его руках, голове, и он уже смело накладывал первые мазки. Мог ли он ошибиться, когда рисовал любимого человека? Он внезапно почувствовал в себе какое-то великое знание или умение — и сейчас передавал его простыми движениями кисти, и маленькое серое пятнышко оживало. Знание находилось где-то рядом. Оно было в нем самом. Неожиданно услышал музыку, которая зазвучала в голове. Случись положить ее портрет на ноты — сделал бы это с легкостью. Его пальцы уже мяли податливую глину, из которой рождались черты ее лица. Он чертил в воздухе формулы, и те объясняли на неизвестном языке неведомой науки ее чувства, переживания, мысли и слова, которые она готова была произнести. Буквы складывались в слова, слова в строки, строфы. Рифмы наполняли воздух своим причудливым звучанием, удивительные стихи и оды рождались в сознании, они пели о любви и красоте, о жизни и о времени, и время это стало бесконечным. Оно застыло, замерло и сейчас снова принадлежало ему. Эти строки готовы были перенестись сквозь столетия и предстать перед пораженными потомками. И те преклонили бы колени свои перед музыкой этой и чудесными звуками далеких неземных инструментов, перед стихами, рожденными в горячке любви, и написаны они были без времени…