— Бешеная зверюга, — прошептал Брой, а я молча кивнул, соглашаясь со словами пирата.
Высокий воин плюнул на землю и что-то прокричал на своём языке, и из дома выбежал оруженосец, протянув своему господину пояс и тонкий серебряный обруч. Рыцарь Белого Пламени, а это был именно он, надел обруч на голову, застегнул пояс, поправил полы туники, а потом небрежно показал на пленного. В следующий миг дозорный спустил с поводка собак. Волкодавы накинулись на человека. До нас донёсся протяжный, полный боли и отчаяния вопль, когда псы начали рвать обречённого на куски, словно зайца.
Все, кто был в этот миг на виду, обернулись на вопли, а потом постарались скрыться из поля зрения своего господина. Иные даже заходили за остов домов, лишь бы не попасть под горячую руку.
Псы ещё терзали свою жертву, а рыцарь начал орать на дозорных и размахивать руками, показывая на лес. Солдаты кланялись в ответ.
— Про девчонку какую-то кричит, — прошептал Брой.
— Костлявый тоже говорил о девчонке, — согласился я.
— Что за девка?
— Хотел бы я знать. Уходим. Это рыцарь ордена. Странно, что он без герба.
— Что бы это нам дало? — тихо спросил пират, отползая назад.
— Всего орденов пять, по числу царств, образовавших когда-то империю Нальта. Самый сильный из орденов Белого Пламени — Тевтоника. И самые опасные противники именно из их числа.
Мы отползли от своего места, и прежде чем встать в полный рост, ещё долго крались пригнувшись от куста к кусту. Обратный путь одолевали быстрым шагом. Даже побледневший и хватающий ртом воздух Брой держался до последнего. Я же умудрился сильно оцарапать плечо о заросли колючего кустарника, и, пытаясь унять боль, не сразу услышал тихий плач, доносящийся со стороны нашей стоянки. — Боги, помилуйте, — прошептал я и бросился вперёд.
Воображение уже рисовало растерзанный и изнасилованный труп племяшки, и от этого сердце начало биться в груди, словно молот, гоня меня всё быстрее и быстрее.
На поляну я даже не выбежал, а вылетел. А вылетев, замер. Мираэль лежала на камнях, свернувшись калачиком, и тонкий ручеёк, протекающий под ней, был окрашен красным. Над племяшкой на коленях сидела Таколя, тихо скулила, растирая слёзы и сопли по лицу, и толкала девушку.
— Гашпожа, вштаньте. Гашпажа, пажалушта.
Рядом с ними стояла молодая женщина в серой окровавленной тунике и ошейнике рабыни. Женщина глядела перед собой ничего не выражающим взглядом, а к её ноге испуганно жался мальчонка лет четырёх. Он таращился на нас, как на опасных зверей, часто моргая и надув дрожащие губы.
— Что случилось? — выкрикнул я, упав на камни рядом с неподвижной племяшкой, и приложил руку к шее.