– Балджер, мы в стране прозрачного народа!
При звуке моего голоса маленький человек встал и низко поклонился, опустив веер на грудь. Его детское личико было одновременно печальным и торжественным.
– Да, господин незнакомец – сказал он низким мелодичным голосом, – ты действительно находишься в стране Миккаменков[7], в стране прозрачного народа, называемой также страной изумленных глаз; но если бы ты заглянул в мое сердце, то ты бы увидел, как мне глубоко больно думать, что я оказался первым, кто приветствовал тебя здесь, ибо знай, почтенный чужестранец, что ты говоришь с Мастером Холодной души, придворным угнетателем, самым печальным человеком во всей нашей стране. И, кстати, господин, позволь мне предложить тебе пару очков для тебя самого, а также для твоего четвероногого спутника, потому что наш интенсивный белый свет ослепит вас обоих уже через несколько дней.
Я горячо поблагодарил Мастера Холодной души за очки и сразу надел одну пару себе, а другую на моего друга Балджера. Затем я самым учтивым образом сообщил Мастеру, кто я такой, и попросил его объяснить причину его великой печали.
– Ты должен знать, маленький барон, – сказал он после того, как я сел рядом с ним на скамью, – что мы, любящие подданные королевы Галаксы, королевское сердце которой почти истощилось, – прости мне эти слезы, живя в этом прекрасном мире, так непохожем на тот в котором живешь ты. Он, как говорят наши мудрецы, построен, как это ни странно, на самой внешней стороне земной коры, где она наиболее подвержена воздействию потока ослепляющего снега, ледяному ветру, граду, проливным дождям и удушающей пыли, – жить так, как мы живем, говорю я, в этом огромном храме, построенном собственными руками природы, где неизвестны болезни, и где наши сердца, аналогично однажды заведенным часам, постепенно замедляют свой ход. Мы склонны, увы, быть слишком счастливыми; слишком много смеяться; проводить слишком много времени в праздном веселье, болтая всё время напролёт, словно бездумные дети, увлечённые безделушками и восхищённые мишурой. Знай же, маленький барон, что мое дело – сдерживать это веселье, положить конец этому детскому ликованию, подавлять дух нашего народа, чтобы веселье не захватило его полностью. Отсюда моя одежда чернильного цвета, мое печальное лицо, мои слезы и мой голос, всегда настроенный на печаль. Простите меня, маленький барон, мой веер тогда соскользнул; неужели вы видели меня насквозь? Я не хотел бы, чтобы вы видели моё сердце сегодня, потому так или иначе я не могу заставить его биться медленней; оно ужасно неуправляемо.