Я не только не мог заснуть, но и своими метаниями не давал спать бедному Балджеру, так что к утру мы оба выглядели довольно измученными. Я чувствовал себя так, как будто у меня случился приступ какой-то болезни, и Балджер, без сомнения, чувствовал себя так же. Во всяком случае, у меня не было аппетита к тяжелой мясной пище колтыкверпов, и, видя, что я отказываюсь от завтрака, Балджер сделал то же самое.
Я обещал Шнеебуль прийти во дворец пораньше, так как у нее было много вопросов, которые она хотела задать мне относительно верхнего мира.
– Доброе утро, маленький барон! – воскликнула она самым нежным голосом, когда я вошел в тронный зал. – Хорошо ли ты спал прошлой ночью на новой шкуре, которую прислал тебе отец?
Я уже собирался ответить, когда рука принцессы коснулась моей, потому что мы оба сняли перчатки, чтобы пожать друг другу руки, как вдруг она издала пронзительный крик и, отстранившись, стала дуть на правую ладонь, восклицая снова и снова:
– Горячо! Горячо!
В одно мгновение подошли король Гелидус и группа его советников и, стянув перчатки, один за другим вложили свои руки в мою.
– Пылающие угли! – воскликнул король.
– Язык пламени! – взревел Фростифиз.
– Кипяток! – простонал Гласиербхой.
– Раскаленный! – прошипел Ицикул.
– Ты должен немедленно покинуть дворец, – почти умолял меня король Гелидус. – С моей стороны было бы просто безумием позволить тебе оставаться в стенах королевской резиденции. Сильный жар твоего тела наверняка растопит дыру в его стенах еще до захода солнца.
Королевские советники снова сняли перчатки и возложили руки на беднягу Балджера и тогда поднялась вторая волна тревоги, еще более дикая, чем первая, и нас поспешно проводили обратно в наши временные апартаменты.
Без сомнения, дорогие друзья, вы будете несколько озадачены, прочитав эти слова, но объяснение просто: из-за беспокойства и недостатка сна мы с Балджером проснулись в очень лихорадочном состоянии, и придвормым действительно показалось, что мы почти горим в огне, но к ночи лихорадка нас оставила. Услышав это, король Гелидус послал за нами и сделал всё, что было в его силах, чтобы развлечь нас песнями и танцами, в которых Шнеебуль была очень искусна. Обнаружив, что его холодное величество пребывает в таком радужном настроении, если мне будет позволено так говорить о человеке, чьё лицо было почти таким же белым, как алебастровые лампы над его головой, я решил попросить у него разрешения расколоть ледяную камеру маленького человека с застывшей улыбкой и выяснить, если возможно, по его ошейнику, который, по-видимому, состоял из золотых и серебряных монет и висел у него на шее, кому он принадлежал и где был его дом.