— Алло, — раздался в трубке уверенный женский голос, — говорите…
Я быстро бросила трубку на рычаг, словно схватилась голыми руками за ручку кипящего чайника, я узнала этот голос. Карина. Карина расхаживает по длинному широкому коридору в утреннем халате. А может, поставила телефон в спальне и лежит на шелковых простынях под легким одеялом из гагачьего пуха, кофе пьет. Дверь, ведущая назад, оказалась запертой. А та, что открывалась передо мной, прямехонько вела в тети-Зинины объятия.
— Проходи, проходи, пропажа, — услышала я знакомый низкий голос, — приехала и не заходит. Как пирожки кушать, так пожалуйста, а больная тетя Зина никому не нужна.
Я набрала побольше воздуха и переступила порог комнаты. Десять лет назад тетя Зина была веселой полной женщиной с белозубой улыбкой и выкрашенными хной ярко-рыжими волосами. Всю жизнь она проработала кондитером, пекла потрясающие пирожки и булочки, которыми щедро угощала уличную детвору. Благодаря пирожкам и Леху подняла. Растила его одна, папаша смылся еще на заре Лехиного детства — не вынес крикливого жениного нрава. За булочками к тете Зине весь город приезжал. Брали и на свадьбу, и на похороны. Я булочки любила, но от тети Зины старалась держаться подальше, не приведи господи попасть к ней на язык. Не одна девушка рыдала после встречи с Зиной, которая имела привычку, встав посередине улицы и уперев сильные руки в крутые бедра, громко, с красочными подробностями рассказывать всем прохожим о прегрешениях несчастной девчонки, имевшей неосторожность поцеловаться с парнем после полуночи. Но сегодня в глубоком кресле сидела высохшая, сморщенная, коротко остриженная мумия. Прежним остался только голос.
— Помираю, — заметив мое смущение, но по-прежнему властно произнесла тетя Зина, — не знаю только, на кого Леху оставить, нынешние-то девки никуда не годятся: пьют, курят, мужиков водят.
Тетя Зина завела знакомую пластинку, и я смогла перевести дух и оглядеться по сторонам. Старенький домик был недавно хорошо отремонтирован: светлые обои, новые рамы, ковровое покрытие. Да и мебель в комнате стояла новенькая, и японский телевизор в углу с широченным экраном. Все носило следы неусыпной Лехиной заботы о матери.
— Ну что, девушки, щебечете? — спросил Леха, заглядывая в комнату. — А я чайник поставил, чайку попьем с пирожными.
— Хорошо ты дом отделал, — сказала я, радуясь возможности сменить тему.
— Чечня, — ответил Леха и вздохнул, — кому война, а кому мать родна. Если бы не боевые и страховка за ранение, не видать мне ни ремонта, ни компьютера, ни лекарств для матери. Или взятки брать пришлось бы.