И наконец, самое тяжелое, что только может быть на зимовке, — несовместимость.
Забегая вперед, скажу, что спустя две недели буфетчица на «Кубатлы», немолодая и, по всему видать, много пережившая женщина, рассказывала мне, как за одну зимовку она постарела на десять лет.
Причиной были начальник станции и его жена.
«Пошляки, жестокие люди», — говорила мне Лариса Ивановна, и даже теперь голос ее вздрагивал.
И тогда я спросил Леву: ну, а есть ли еще что-нибудь, что привлекает сюда людей, заставляет их подолгу жить на полярных станциях?
И он неожиданно ответил:
— Конечно же, есть. Ощущение своей необходимости, своей нужности, значимости, если угодно.
Мы еще долго сидели в каюте, голубоватые спирали дыма плыли в иллюминаторы, и Лева, макая пышные усы в кофе, рассказывал о полярном житье-бытье: о медведе, который жил на станции Дунай в дизельной, о том, как медведица охотится на нерпу. Закрывает лапою ноздри, чтобы не демаскировали…
…А утром у нас были Петровы.
Нам стало известно о них сразу же, как только мы вышли из Тикси. Разговоры можно было услышать в машине, среди мотористов, в столовой, где всегда теперь толпился народ, и даже наверху, на мостике.
Их полярный стаж вызывал изумление даже у видавших виды северян.
На переходе они, как правило, сидели рядком на скамейке, напротив входа в столовую. Она небольшого роста, чернявая, без единого седого волоса, с бегающими посверкивающими глазами, он крупный, рыхлый, с коротким ежиком не то седых, не то очень светлых волос.
Она протянула руку ладошкой:
— Нина Алексеевна.
Он сунул широкую ладонь, как-то удивленно глянул водянистыми навыкате глазами и, выговаривая слова тонким, несоразмерным с фигурою, голосом, представился:
— Иван Иванович.
Петровы зимовали на полярных станциях ошеломляющее количество лет: он — тридцать, она — двадцать два.
И вот они у нас в каюте, опять рядком, она — держа ладони на коленях, он — положив их на стол.
Рассказывали о себе Петровы охотно. Оба они были москвичи. Петров воевал, после войны работал на авиационном заводе. Однажды увидел на заборе объявление: желающие приглашались на работу в Арктику. Время было трудное, 47-й год. Петров пошел оформляться.
Его сразу же взяли механиком на заполярный аэродром, а через несколько лет он женился на девушке-синоптике с соседней полярной станции и вместе с ней перебрался на остров Фаддеевский.
У Петровых взрослый сын, учится на четвертом курсе Московского полиграфического института. Живет практически со дня рождения, с бабушкой.
— Только видим мы его мало, как-то отдалился он от нас, — раздумчиво и сожалеюще сказал Петров.