— Будет исполнено!
— Не смейтесь, а то вынудите меня обратиться к капитану с доносом, — в тон коку сказала Татьяна.
— Идите! Сами теперь управимся, — проговорила Маринка, подталкивая тонкими руками, огромного, толстого Дзюбу к двери.
— А що, трошки поспать можно, — сказал он, останавливаясь у дверей своей каюты.
Татьяна отправилась на корму.
Любезнов блаженствовал, лежа за бухтами каната на самом солнцепеке. Больная нога была прикрыта газетой.
— Что? В каюту? Какой же тогда смысл болеть?!
— Поймите, вам вредно сейчас лежать на солнце. Вредно нагревать больную ногу.
— Так я ж прикрыл.
Татьяна наклонилась, осмотрела ушиб: опухоли никакой, кость, несомненно, цела, ссадина, кажется, затягивается, и предложила:
— Давайте снимем лубки. Это же одна видимость, а не лубки. Вы отлично ходите.
— Кто вам сказал? — воскликнул Любезнов. — А может, у меня трещина.
— По всей вероятности, ее нет.
— И это требует доказательств. По всей вероятности, значит, не точно, вот и оставим лубки. Скакать я буду на костыле.
— Симулянт вы, Любезнов.
— Нет, я больной и лечусь. Ложитесь-ка, милая докторина, тоже загорать. Солнышко горячее.
Татьяна опешила от его фамильярного тона.
— Вы забываетесь!
— Да, простите. Забылся. Знаете, как в песне: «Ведь леди вы, а я простой матрос, — промурлыкал Любезнов, — не капитан…»
— Грубиян! — Она резко поднялась и ушла. Насчет капитана этот нахал ляпнул наугад или о чем-то догадывается? Что-то подсмотрел? Перехватил какой-то ее взгляд, иначе и не держался бы так. Пусть! В конце концов, какое это имеет значение? Что ей до Любезнова. Кончится рейс и — будьте здоровы, мальчики!
Надо только довести до определенной точки свои отношения с Николаем. А то слишком уж затянулась официальная часть. Воспользоваться первым же предлогом, напомнить вечер в Новороссийске, напомнить, что существует здесь, рядом, другая Татьяна, а не только та, что ходит по судну в белом халате.
— А почему вы знаете, что заяц принес это яблоко мне, Ленаванна?
— Видела, как шел за тобой.
— Правильно! — обрадованно воскликнул Гена. Может, он и подозревал, что с зайцами не все ладно, но в пять лет не обязательно убеждать себя, что они не бегают вокруг детского сада. Поэтому Гена, уходя домой, задерживался у калитки, и Ленаванна часто оказывалась где-нибудь поблизости. Хорошо, если б Ленаванна взяла его к себе насовсем. Дома плохо, потому что принесли откуда-то крикуху Зойку. В группе у них две Зойки, а Ленаванна все равно любит его больше всех.
— А почему они меня теперь не любят? — Гена требовал немедленного ответа.