Немцы вывели пленных на дорогу и застрелили их у обочины «при попытке к бегству». Трупы были привезены в лагерь и целый день лежали перед бараком для устрашения остальных пленных. Холмиков на нашем кладбище прибавилось еще два. Так погибли Василий Панников, пленный № 28110, рождения 5 апреля 1907 г., и Василий Суколов, пленный № 28118, рождения 15 апреля 1919 г. Возможно, что они попали в плен вместе, так как их номера были близки.
Светлая память им, проклятье предателям!
22 ноября
После побега стало еще труднее оказывать помощь русским. Немцы рассвирепели. Особенно отличается в жестокости Франке, начальник немецкой полиции в Осе. Франке всегда ходит с хлыстом в руке и буравит своими свирепыми кабаньими глазками каждого встречного. Особенно он опасен, когда пьян, а пьян он постоянно. Это Франке руководил расправой над Панниковым и Суколовым.
Сегодня видела, как двое пленных вели избитого до полусмерти товарища. Лицо его вздулось, кровь текла изо рта и носа. Гитлеровцы обычно избивают пленных прикладами. Говорят, что чем больше усердствуют они в истязании пленных, тем больше шансов у них получить награду.
Провинившихся пленных (а в вину им ставится все) заставляют работать по воскресеньям, без отдыха. После побоев их раздевают и сажают в сарай. Нагие люди должны сидеть в этом продуваемом насквозь холодном сарае длинные ноябрьские ночи. Из лагеря часто доносятся душераздирающие крики истязуемых. И это делают «германцы высшей расы», собирающиеся править над нами, над целым миром! Глумиться над беззащитными пленными — какой позор навлекают эти выродки на весь немецкий народ!
Все это еще больше укрепляет меня в решимости помогать русским. Но как это сделать лучше?
Сегодня с утра идет дождь, холодный, затяжной. Мимо меня проходит, возвращаясь с работы, партия пленных. На них не осталось ни одной сухой нитки, они бредут, спотыкаясь от усталости. Они смотрят на меня, как будто глазами хотят рассказать о своих лишениях. У русских приятные лица, многие просто красивы. Некоторые светловолосые, как наши норвежцы, другие потемнее, а есть и совсем темные, — вероятно, южане. Щемящее чувство боли пронизывает меня. Они оторваны от родины, от своих близких, кругом чужие люди, чужая речь. Но в то же время они, наверно, чувствуют, что невидимые нити связывают их с людьми, готовыми им помочь.
6 декабря
Жизнь идет своим чередом в Осе и русском лагере. Приближаются рождество и Новый год.
Двое пленных в сопровождении конвоира каждый день проходят в молочную лавку за молоком для немецкой кухни. Тут же всегда стоят несколько норвежцев в надежде получить немного молока по карточкам. Когда конвоир отворачивается, пленные осторожно смотрят на нас. Один из них совсем юноша. До сих пор было очень трудно передать им что-нибудь. Немец, сопровождающий их, очень строг. Вот пленные выносят пятидесятилитровые бидоны с молоком. Конвоир подозрительно смотрит на меня, когда я иду следом за пленными. Убедившись, что незаметно передать пакеты не удастся, я решаюсь прямо спросить разрешения у конвоира. «Возьми этот пакет, здесь рождественские кексы, и поделись с пленными», — говорю я. Конвоир багровеет как рак и рычит «Ферботен!»