И с каждым днем все острее становилось недоумение, а за что и во имя чего мы, собственно, воюем? Для чего все эти жертвы и лишения? И пусть пока это не вылилось в поголовное братание на фронте и в массовые «за мирные» демонстрации в городах, но тенденция явно набирала обороты. И даже оккупированные немцами западные губернии России уже не казались достаточной причиной для продолжения войны. Все больше людей надеялись на дипломатию или даже были готовы потерять эти территории по принципу «гори оно все ясным огнем». Им-то что до них? Они там не живут, и у них нет там никаких интересов. Причем такие настроения были не только в России, но и в Европе. Брожение становилось все явственнее, и мы все вместе вплотную подходили к Рубикону общего развала и распада.
Причем в какой-то момент я вдруг понял – у меня нет не то что двух лет, у меня, возможно, нет даже двух дней. Мы вполне реально стояли на пороге катастрофы. Ну и что, что в моей реальности катастрофа на Стоходе не привела к всеобщим потрясениям? Тогда революция уже случилась, и царил всеобщий эмоциональный подъем, в том числе и в отношении войны до победного конца. Катастрофа лишь охладила горячие мечтания о том, что одухотворенные революцией солдатские массы пойдут в бой и выиграют войну на раз-два. И даже мясорубка катастрофического наступления Нивеля с несколькими тысячами погибших русских солдат не настолько потрясла Россию. Но это было в моей реальности.
Здесь же все пошло совсем не так. И спровоцированные мной общественные настроения вполне могут дать совершенной иной эффект, чем я по инерции привык считать за само собой разумеющийся ход истории. Иногда послезнание играло со мной весьма скверным образом, замыливая ясность взгляда на новые реалии.
Войну надо либо срочно останавливать, либо должно случиться что-то такое, что вернет смысл продолжению войны. И в такой ситуации я не был так уж уверен в том, что катастрофу на Червищенском плацдарме нужно предотвращать. Впрочем, от меня уже тут мало что зависело. Карты сданы, игра началась.
Глава II. Демонстрации мира
Москва. Дом империи.
20 марта (2 апреля) 1917 года
– Как такое могло произойти?
Мой министр внутренних дел стоял по стойке смирно и лишь констатировал очевидный для него факт:
– Виноват, ваше величество.
Смерив его хмурым взглядом, я повернулся, окидывая взглядом пространство, словно полководец перед сражением. Благо вид в окно библиотеки открывался превосходный. Вероятно, это единственное за сегодняшнее утро, к чему можно применить эпитет «превосходно».
Да, как и планировалось, утренние газеты вышли с новыми сенсационными заголовками. «Сто дней для мира». Интервью государя императора американской прессе. Продолжение обсасывания темы убийства посла и описание вчерашних массовых протестов. Семена упали на благодатную и взрыхленную почву общественного сознания, и массы вновь пришли в движение.