– Погоди, мне вроде что-то послышалось…
Андрей тронул плечо подельника и, сделав ему знак молчать, сам обратился в слух. Через полминуты звуки стали более отчетливыми, размеренный топот множества ног и приглушенные реплики стали уже вполне различимы.
– Сюда, товарищи. Еще два поворота, и мы на месте.
Мимо двух притаившихся в темноте беглых каторжников прошествовала целая цепочка людей, груженных ящиками.
– Идем за ними, может, они нас выведут. Только тихо!
Таясь и пригибаясь, два сообщника через некоторое время замерли в виду обширного, хотя и весьма неухоженного помещения. Прибывшие складывали принесенные ящики в общую кучу, которая и без них имела весьма серьезный вид.
– А хватит? – с беспокойством спросил один из пришедших с ящиками у своего коллеги. Тот хохотнул и ответил, что-то ироничное, но Андрей за раскатами эха не смог разобрать смысл сказанного.
Через некоторое время пришельцы собрались в обратный путь, и два беглеца, стараясь лишний раз не шуметь, тихо двинулись за цепочкой людей с лампами в руках. Еще позже бежавшие каторжники сидели в каком-то сарае, и вокруг них степенно колдовал инструментами некий человек, знакомый, видимо, Рябого. Во всяком случае, вопросов тот не задавал и ничему не удивлялся, сноровисто расковывая связывающую беглецов цепь.
А еще спустя час, уже сидя в относительном тепле каких-то трущоб, Рябой спросил:
– Скажи-ка, дезертир, тебе ящики энти не показались знакомыми-то?
Попов хмыкнул и пожал плечами.
– Знакомыми? Да как не знакомым им быть. У нас в полку в таких вот ящиках винтовки были. В аккурат по десять мосинок в ящике. Да штыки еще к каждой.
– Винтовки? Мосинки? – Рябой оживился, и глаза его алчно блеснули. – Это сколько там примерно?
Андрей удивился.
– Кто ж их считал-то? Там, почитай, ящиков двадцать – тридцать, так что хорошую роту вооружить можно.
– Двести – триста мосинок? – Рябой аж причмокнул от открывшихся перспектив. – Вот что, дезертир, схоронись пока здесь дня на три-четыре, пока все не уляжется, а я за тобой приду. Или весточку пришлю. Тут место надежное, так что не кипешуй почем зря. В Грачевку не каждый легавый рискнет сунуться. А после будет у меня к тебе разговор серьезный. Так что жди и бывай.
И с этими словами Рябой исчез в ночи…
Москва. Кремль.
2 (15) апреля 1917 года
Колокола звонили повсюду. Медный перезвон буквально разливался по Москве, и больше всего его было именно здесь, в Кремле. И немудрено, ведь сегодня Праздник Великий – Пасха Господня! И, разумеется, Большой Императорский Выход. Торжественно-чинные лица, парадные мундиры, красные церковные облачения, монашеский хор, официальный оркестр, чины Лейб-гвардии Кирасирского полка, георгиевцы, казаки, многая и многая всех тех, кто оказали мне честь быть моими подданными. Одно слово – Пасха.