Он начинал задыхаться при одной мысли об этих «зарвавшихся буржуа», сидящих в министерских креслах!.. Он не мог спокойно думать о тех, кто заполнял зал заседаний парламента, вспоминать их хамское поведение. Ему все еще слышались вопли их главарей, призывавших к расправе с коммунистами и интеллигентами, на сельских и городских собраниях.
— Нас поймут, поймут… — повторял он. — Иначе и быть не может! Такова логика истории, логика развития. Я убежден в этом, как убежден в том, что нахожусь сейчас в этом зале, а не на улице…
— Да, вы правы, товарищ Луканов, — неожиданно перебил его Димитров, — но что, если положение изменится? Если сами события заставят нас пересмотреть нашу позицию? Разве мы этого не сделаем?
Он произнес слово «пересмотреть» очень тихо, но тем не менее, четко и определенно, потому что не мог иначе — оно так и рвалось из его уст. Он должен был произнести его, хотя и сознавал, что вызовет этим гнев у Железного человека, который и так с трудом сдерживал себя в этот напряженный момент.
— Если сами события заставят нас пересмотреть, говорите? — резко повернулся к нему Луканов. — Что вы имеете в виду, Георгий Димитров?
— Я имею в виду события в Плевене, товарищ Луканов! И не только в Плевене, но и в Казанлыке, Шумене, Пазарджике…
— Факты! Факты! Приведите мне более убедительные факты! — Луканов рубил ладонью воздух. — Назовите мне их. Мы не можем каждый день менять свою тактику и стратегию из-за отдельных стихийных выступлений! Халачев проявил своеволие! И за это своеволие мы призовем его к ответу!
— Апрельская резолюция еще не сняла с повестки дня вопроса о власти, товарищ Луканов, — продолжал Димитров. — Я согласен с вами в том, что нам не следует каждый день и каждый час менять свои решения, но иногда развитие событий требует срочной переориентации. То, что было правильным для партии вчера, сегодня может оказаться ошибкой! Таковы мои соображения, хотя я согласен с вами в том, что товарищи в Москве должны более обстоятельно ознакомиться с фактами у нас!
В зале снова воцарилось долгое молчание. Луканов устал ходить взад-вперед, подошел к столу и сел на свое председательское место. Кто-то попытался высказаться в защиту Халачева, но Луканов резко оборвал его:
— Это принципиальный вопрос, товарищи! Халачев мне очень симпатичен, но вопрос принципиальный! Здесь не может быть места личным симпатиям.
— Твой сын тоже принимал участие в боях, бай Тодор, — заметил кто-то. — Так что имей это в виду! Луканов постучал рукой по столу и сказал:
— Участие в восстании моего сына не имеет никакого значения! Абсолютно никакого. Сейчас речь идет о партии. А партия мне дороже даже собственного сына!