Вышеприведенный диалог происходил, по-видимому, несколько позднее, так как после криков «Да здравствует Болгария!» и исполнения «Многая лета» победители спели еще и «Шумит Марица окровавленная» и выпили до рюмке коньяку, которым обнесла их мать генерала. В записках журналиста далее говорится:
«Я надеваю пальто, смотрю на его обтрепанные рукава и говорю сам себе: «Вот и тебе, моя ветхая одежонка, предстоит мучительная встреча с дворцовым этикетом».
На этом заканчиваются, так сказать, лирические отступления, за которыми следует торжественная проза, как об этом говорится в хрониках.
Гимн Болгарии, так же как и «Многая лета», исполнялся в три голоса: басом, баритоном и тенором. Журналист пел с тенорами, и это подняло его настроение. Он даже легко отстукивал такт левой ногой. Профессор и на сей раз не издал ни единого звука, дабы не уронить собственного достоинства. Он только шевелил губами и глядел прямо перед собой в пространство поверх голов поющих. На своих сутулых плечах он уже ощущал бремя власти. «Выдюжу ли? — спрашивал он себя. — Хватит ли у меня сил?» И тут же сам себе отвечал: «Должен выдюжить! Должно хватить сил!»
А пение продолжалось. Утерев слезы и залпом осушив рюмки с коньяком, принялись за дело. Вот тогда профессор и положил руку на плечо журналиста, но уже не как журналиста и редактора газеты, а как министра железных дорог, почт и телеграфа, и сказал ему:
— Господин министр, пора приниматься за дело!
— Неужели? — удивился журналист. — Я как-то растерялся.
— На нас смотрит Болгария! — продолжал профессор, надевая пальто. — Мы обязаны быть достойными ее!
— Куда мы едем?
— Во дворец Врана! К его величеству! Он должен подписать указы о нашем назначении.
— Но простите, господин профессор, вы же знаете, что я, будучи социалистом, остаюсь принципиальным противником дворцового церемониала!
— Нет, господин министр! Оставьте свои социалистические принципы на вешалке! В данный момент перед нами стоит труднейшая задача, выполнение которой требует большого умения и ловкости. А вам их не занимать!
— Благодарю, господин премьер! — поклонился министр железных дорог, почт и телеграфа. — Я постараюсь.
И только после этих слов журналист надел пальто и сказал:
— Вот и тебе, моя ветхая одежонка, предстоит мучительная встреча с дворцовым этикетом.
На дворе уже светало. Занималась заря, как пишут летописцы, и полная напряжения ночь уступала место новому дню. Еще немного — и солнце осветит зубцы Витоши. Проснутся люди и начнут свой путь на Голгофу.
А пока улицы были пусты и безлюдны…