— Ах вот оно что… — улыбается сын.
— Ты вон трактор помянул. С трактором оно, конечно, легче, но ведь в нашем хозяйстве и лошадь нужна, и живой человек, сеятель. Вот, может, приспособят с самолета сеять — тогда другое дело.
— Сеять с самолета? Неужто и до такого додумались?
— Покамест нет, но и то сказать: кто мешает? — Он засмеялся. — Полоть, слышь, уже машины пропалывают. А что, лихо пошло бы дело! Сеять-то я еще могу, а вот в прополке меня и внук обставит. Детские косточки, они гибкие.
— Это верно. А как, отец, по душе вам кооператив? — смущенно спрашивает Амбруш.
— Не в том дело — по душе иль не по душе, потому как куда ж без него? А у нас кооператив хороший! Мне вот пенсию дали, нужды ни в чем не имею. И сеять я вышел не оттого вовсе, что нужда подгоняет.
— Я затем приехал, отец, чтобы забрать вас в Пешт, с нами жить будете.
— В Пешт? Ну уж нет, сынок. Опять же, эту свою невестку я хорошо знаю. А твою жену всего раз и видел, да и то на свадьбе…
— Уверяю вас…
— Согласен, хорошая она у тебя. Но я все же останусь здесь, у этой невестки. Не привык я менять жилье, как рубаху. Да и к чему, мне уж недолго тянуть осталось.
Руки у отца по-прежнему сильные. Но врач изучает взглядом лицо, шею отца. Старик худ, цвет лица у него подозрительно серый. Как высохшая от зноя земля в августе… Амбруш Яром многое может узнать по цвету лица, недаром он учился у преемников профессора Адамфи.
— Какое там недолго, — начинает он с привычной профессиональной бодростью. — Еще со своей пештской внучкой спляшете!
— И спляшу! Только не с нею, а с твоей племянницей, у той через неделю после пасхи свадьба. А уж до будущего года едва ли… что ты там ни говори…
Отец развязывает мешок и наполняет зерном сложенный вдвое холст, который сейчас еще больше напоминает суму, в какой батрачки когда-то носили в поле детей. И прежде чем ступить на пашню, велит сыну:
— Ступай домой. Я ужо скоро кончу, к двенадцати буду дома.
Но Амбруш не двигается с места; следы отца ровной цепочкой тянутся по рыхлой и волглой весенней земле… В августе, знает Амбруш, земля эта высохнет, станет серой, как лик отца.
Вот старик дошел до края, повернул обратно, вычерчивает в пахоте новую прямую рядом с полосой, куда уже легли семена. Равномерно рассеялись серые крапинки конопляных семян, почти ни одно не легло дальше круга, очерченного рукой.
— Ступай домой, — велит отец, вновь поравнявшись с сыном. — Невестку обидишь.
Полдеревни мальчишек толпились во дворе вокруг «шкоды». Невестка угостила гостя вкусными лепешками, горячими, тающими во рту.