Танки ушли на запад.
Донбасс стоил войскам Красной Армии большой крови. Ожидание немецкого удара под Курском заставило Ставку перекачивать пока еще не очень большие резервы туда, и на другие фронты доставалось много меньше. Особенно южным, которые находились на тех же коммуникационных линиях, что и войска под Курском и Белгородом. Само собой получилось, что южные соседи стали у Ставки Верховного на этот период чем-то вроде пасынков — у них по пути следования шустрые соседи отхватывали даже то, что им и не причиталось.
Один из таких «захватов» в пользу вновь создаваемого Степного фронта косвенно повлиял на судьбу Владимира Фомина, к тому времени вступившего в ряды Красной Армии и проходившего обучение в запасном полку. Обучение было простым, в объеме ускоренной сержантской школы с трехмесячным курсом и кормежкой по тыловой норме, где к шестистам граммам хлеба полагался какой-нибудь овощной суп, чай, двадцать граммов сахара и мыло — целый кусок в двести граммов весом в личное пользование, и, кроме того, при выходах в баню давали еще мыло — на коллективную помывку, а потому двухсотграммовый кусок служил продуктом обмена с местным населением. Не бог весть что на него можно было выменять, но и то, что Фомин получал теперь, казалось сказочным достоянием, изобилием по сравнению с лагерным существованием при немцах.
Уже потом, когда ему довелось эвакуировать наших пленных из лагеря смерти Майданека, под Люблином, он понял, что прошел не все круги ада. Там и носилок не требовалось. Любой живой скелет можно было тащить на руках одному — взрослые люди весили по сорок килограммов и меньше. Бараки Майданека, печи, камеры и то, что эта жуткая машина сделала с людьми, заставляли страдать физически. Но то было почти через год, а в Славянске, в полковой школе, Фомину думалось, что выбрался он из самого страшного места на земле, и он старался изо всех сил учиться лучше, чтоб попасть на фронт, где на равных, с оружием в руках, покажет всю силу своей ненависти к фашистам.
От зари до зари шла учеба. Окапывались, разбирали и собирали винтовку и пулемет, швыряли деревянные гранаты, ходили в караулы. Охранять особенно ничего не надо было, но постов в полку было раза в три больше, чем в любой строевой части. Так было сделано, чтоб одновременно обучить большее количество. Все понимали, что охрана конного парка полка — дело совсем бутафорское, потому что не только лошади, но и гнилой уздечки в полку не числилось, но зато пост был — развалины старого пакгауза, на стене которого досужие и мающиеся бездельем часовые только и знали, что выписывали карандашами, штыками, ножами разные изречения насчет того, что, к примеру, часовой — это труп, завернутый в тулуп, или что бог создал любовь и дружбу, а черт — караульную службу.