Лейтенант ошибся. Ресторанная прислуга сидела не в убежище, а в кладовке для продуктов. Сидели тихо, как мыши, и, когда Фомин с лейтенантом в два фонаря высветили их напряженные, испуганные лица, только кто-то из них слабо вскрикнул от резкого луча и снова испуганно притих.
— Все выходи! — скомандовал старшина. — Немцы, фашисты есть?
— Нема шкопов, пан. Мы поляки. Здесь ресторация, пан, — ответил вежливый мужской голос.
Прислуга была перепугана и, выйдя из кладовки, сгрудилась в угол обеденного зала.
— Да скажи ты им, старшина, пускай свет зажгут. Светомаскировка висит, чего бояться, а то в темноте они не поймут, с кем у них разговор.
Зажгли три керосиновые лампы. Электричества не было, хотя, как поляки говорили, лампы погасли перед самым приходом Фомина в ресторан, и кто-то даже пощелкал кнопкой выключателя.
— Хватит света, — сказал танкист. — Ложку в ухо ребята не пронесут. Харчи есть, натоплено. Чем не рай? — Лейтенант огляделся и увидел портрет Гитлера, ободрал его со стены и грохнул на пол. — Совсем ни к чему аппетит портить. — Потом прошел вдоль стен и обнаружил еще картину. — Гляди, старшина. Черт-те как живут. Фюреров, баб голых понавешали. Фрицы в своих блиндажах из журналов похабень вырезают и вешают, а мирное население себе моду взяло, и вот она, во всю стенку развалилась. Что это такое, я спрашиваю?
— То сонна Венера, пан офицер, репродукция образа знани майстра Джорджоне, — объяснил пожилой поляк с усиками.
— Сам вижу, что образ. Только почему голый совсем? Убирайте! Пускай спит не там, где мужики обедают. Ферштеен? Она тут поспала, теперь мы будем. Переведи ты им, старшина, растолкуй, что нас покормить надо. Пускай наскоро что-нибудь изладят.
Объяснять много не потребовалось. Узнав, в чем дело и что требуется, пожилой поляк цыкнул на своих, и те начали суетиться, а пожилой начал спрашивать Фомина — на сколько персон пан офицер приказывает накрыть стол.
— Персон будет тридцать три, — ответил Фомин, считая свой взвод, танкистов и себя с лейтенантом.
Поляк оказался хозяином ресторанчика и распорядился на удивление быстро. За считанные минуты накрыли столы и разложили приборы.
— Вот это да! Европа! — удовлетворенно отметил лейтенант, глядя на крахмальные салфетки, сноровистых официанток и стол, сервированный будто для дипломатического приема. — Зови персон, старшина, а то у меня аж в брюхе колики начались, до того вкусно пахнет.
Долго собирать не пришлось. Вскоре все, кроме оставшихся у машин и ворот караульных, чинно уписывали горячую еду, а по улице мимо, за окнами, грохотали гусеницы, ревели двигатели машин — это в город весь остаток ночи входили вторые эшелоны и тылы. Бойцы ели гуляш, а лейтенанту и старшине хозяин распорядился подать куриные котлеты и лично услужливо стоял сзади, пока лейтенант не взмолился: