. В самом деле, так как здесь практический разум сделал лишь то, что эти понятия стали реальными и действительно имеют свои (возможные) объекты, хотя нам отнюдь не дается их созерцание (чего и нельзя было требовать), то на основе этой допускаемой реальности их невозможно никакое синтетическое положение. Следовательно, это открытие нисколько не помогает нам в спекулятивном отношении, служит, однако, для расширения этого нашего познания в практическом применении чистого разума. Три вышеуказанные идеи спекулятивного разума сами по себе еще не знания; все же они (трансцендентные)
мысли, в которых нет ничего невозможного. Теперь же благодаря аподиктическому
[36] практическому закону они как необходимые условия возможности того, что этот закон повелевает
делать себе объектом, получают объективную реальность, т. е. этот закон показывает нам,
что они имеют объекты, но он не в состоянии указать, как их понятие относится к объекту; а это еще не есть познание
этих объектов, ведь этим вовсе нельзя синтетически судить о них, нельзя теоретически определить их применение, и, стало быть, разум не может теоретически пользоваться ими, а ведь именно в этом состоит всякое спекулятивное познание их. Тем не менее теоретическое познание –
правда, не этих объектов, а разума вообще – было этим расширено постольку, поскольку практические постулаты
дают указанным идеям объекты, так как лишь благодаря этому чисто проблематическая мысль приобрела объективную реальность. Следовательно, это было не расширение познания
данных сверхчувственных предметов, а расширение теоретического разума и познания его в отношении сверхчувственного вообще, поскольку разуму пришлось допустить,
что такие предметы имеются, хотя он не мог определить их точнее и, стало быть, расширить это познание самих объектов (которые даны теперь этому разуму исходя из практического основания и только для практического применения); этим приумножением, следовательно, чистый теоретический разум, для которого все указанные идеи трансцендентны и без объекта, обязан исключительно своей чистой практической способности. Здесь они становятся
имманентными и
конститутивными, будучи основаниями возможности того, чтобы
сделать действительным необходимый объект чистого практического разума (высшее благо), так как без этого они
трансцендентны и представляют собой чисто
регулятивные принципы спекулятивного разума, которые обязывают его не допускать новый объект за пределами опыта, а продолжать их применение в опыте до полноты. Но раз это приумножение стало достоянием разума, то как спекулятивный разум (собственно говоря, только для того, чтобы гарантировать свое практическое применение) он будет обращаться с этими идеями только негативно, т. е. не расширяя [их], а разъясняя, с тем чтобы отклонить, с одной стороны,