Мы прежде всего в основаниях возможности опыта находим нечто необходимое, а именно общие законы, без которых нельзя мыслить природу вообще (как предмет внешних чувств); эти законы основываются на категориях в применении к формальным условиям всякого возможного для нас созерцания, поскольку и оно тоже дано априори. Под этими законами способность суждения становится определяющей, ибо она не имеет иных оснований, кроме подведения под данные законы. Например, рассудок говорит: всякое изменение имеет свою причину (общий закон природы); трансцендентальная способность суждения должна здесь только указать условия подведения под данное рассудочное понятие априори; а это и есть последовательность определений одной и той же вещи. Для природы вообще (как для предмета возможного опыта) этот закон познается как безусловно необходимый. Предметы эмпирического познания, кроме этого формального условия времени, определяются или, поскольку можно судить априори, определимы еще некоторыми способами, так что специфически различные природы, кроме того, что они могут иметь общего как относящиеся к природе вообще, могут быть причинами еще бесконечно разнообразными способами, и каждый из этих способов должен (по понятию причины вообще) иметь свое правило, а это правило есть закон, и, значит, оно вводит с собой необходимость, хотя мы, по свойствам ограниченности нашей познавательной способности, и не усматриваем этой необходимости. Следовательно, в природе, только по отношению к ее эмпирическим законам, мы должны мыслить себе возможность бесконечно разнообразных эмпирических законов, которые для нашего усмотрения совершенно случайны (априори не могут быть познаваемы) и по отношению к которым мы смотрим на природу по эмпирическим законам, а на возможность единства опыта (как системы по эмпирическим законам) – как на нечто случайное. Но так как необходимо предполагать и признавать такое единство, ибо иначе не может быть сплошного соединения эмпирического познания в целое опыта, ввиду того, что общие законы природы, хотя они и дают такое соединение для данного рода, как вещей природы вообще, не дают его специфически, как именно для таких сущностей природы, – то способность суждения для своего собственного применения априори должна признать как принцип, что случайное для человеческого усмотрения иметь в частных (эмпирических) законах природы, хотя и непостигаемое для нас, но мыслимое закономерное единство в соединении его разнообразного в опыте, возможном в себе. Следовательно, так как нечто, правда, соответствующее необходимому стремлению (потребности) рассудка, но вместе с тем в себе случайное, представляется нам как целесообразность объекта (здесь природы), – то способность суждения, которая по отношению к вещам под возможными (еще не открытыми) эмпирическими законами бывает только рефлектирующей, для нашей познавательной способности должна мыслить природу по принципу целесообразности, который и выражается в вышеуказанных максимах способности суждения. Это трансцендентальное понятие о целесообразности природы – и не понятие природы, и не понятие свободы, ибо оно ничего не придает объекту (в природе), но только указывает тот единственный способ, как в рефлексии мы должны поступать с предметами природы в интересах сплошь соединенного опыта, то есть субъективный принцип (максиму) способности суждения. Поэтому мы всегда бываем рады счастливому для нашего стремления случаю, радуемся (собственно, освобождаемся от потребности), когда встречаем такое систематическое единство под чисто эмпирическими законами; и мы необходимо должны допустить, что такое единство действительно существует, хотя бы мы не могли усмотреть и доказать этого.