— Да, да! — истерически закричал он. — Признаюсь во всем! Только не трожь меня, исчадье ада! Я хочу жить! У меня жена, дети, индивидуальный огород…
Душа Тумиши демонически захохотала и убежала за кулисы.
Все были в полном смятении. Шум, крик. Кое-где начали бить сектантов. Они выскакивали на улицу, но их догоняли.
Большинство присутствующих были, конечно, очень довольны неожиданным разоблачением сектантов и публичным признанием одного из их главарей, но никто ничего не понимал. Только Салман шел из клуба, довольно посмеиваясь. Лишь он один да сама Тумиша знали подоплеку всего происшедшего.
Тумиша действительно получила по почте подозрительную посылку от Жумы, и он действительно звонил ей и просил вскрыть посылку. Но она не стала ее вскрывать, решила посоветоваться с Салманом. Салман, один из самых технически образованных людей совхоза, сразу определил, что это бомба с часовым механизмом. Она взорвется, если даже ее не трогать. И тогда с целью разоблачения сектантов они и разработали хитроумный план всей этой инсценировки, решив ради успеха дела пожертвовать даже стареньким домом Магомаевых. Тумиша на некоторое время скрылась в городской квартира. А Салман, действуя в глубокой тайне, вмонтировал в урну с прахом маленький громкоговоритель, подключил его к внутренней радиосети клуба, спрятал за кулисами туда же подключенный микрофон, в который Тумише предстояло говорить, и сделал все остальное, что было необходимо.
Сейчас он шел домой и, радуясь успеху, думал в то же время, что история эта может вызвать вспышку религиозного чувства среди жителей аула: ведь они своими глазами видели живую душу! Что ж, тут придется поработать и ему и самой Тумише.
Впервые после болезни Ханбеков вышел на работу. Он успел несколько отвыкнуть от своего кабинета, от своего кресла, от трех телефонов, стоящих на столике. Сату Халович ожидал, что на него сразу навалится множество дел, вереницей пойдут посетители, затрезвонят телефонные звонки, но ничего этого не случилось. В работе отдела чувствовалась энергичная, деловая, скорая рука Али Сапарбиева, все уже привыкли обращаться к нему, и он уже привык разрешать все вопросы. «Что ж, — подумал Ханбеков, — это даже хорошо. Мне все равно долго тут не просидеть. Если бы только с миром отпустили на пенсию…»
Пользуясь непредвиденным затишьем, он решил разыскать тайную телекамеру, установленную в его кабинете сектантами. Сказав секретарше Непси, чтобы она никого к нему не пускала («Разбираю накопившиеся дела»), заперев дверь, Ханбеков приступил к поискам. Тщательным образом сперва он обшарил, ощупал, обнюхал все четыре стены на уровне своего роста. Ничего не нашел. Стал, взобравшись на подоконник, исследовать рамы. С улицы было видно, — кабинет находился на втором этаже — как завсельхозотделом выделывает на подоконнике какие-то странные движения, принимает удивительные для ответственного работника позы. Собралась толпа. Одни высказывали предположение, что после болезни Ханбеков стал попроще и теперь сам протирает стекла в своем кабинете. Другие возражали: дело вовсе не в этом; его просто сняли с высокого поста и назначили уборщицей, а завотделом теперь Сапарбиев. Третьи уверенно говорили: нет! Ханбеков остается заведующим и на подоконник он взобрался лишь для того, чтобы с высоты лучше разглядеть, все ли благополучно на полях и фермах района. «А чего он тогда корчится?» — спрашивали скептики. «Не удивительно! — отвечали оптимисты. — Ведь он должен разглядеть с подоконника своего кабинета даже то, что происходит по ту сторону гор, пролегающих по земле нашего района. Попробовали бы вы сами!»