— Почему же вы не уехали за Волгу?
— Как ее бросить? Всю жизнь с нами. Сколько я уговаривала, просила, плакала. Один ответ: «Где он найдет нас потом?» А муж на глазах под бомбу попал. Ничего не нашли, воронка до воды… Вот и остались, ждем… Второе будете?
Перехватило горло.
— Спасибо. Пойду сменю командира.
Попытался сказать что-нибудь ласковое мальчику и тоже не смог, только вихры пригладил.
— Разрешите остаться?
Я молча кивнул маленькому солдатику, подземному сталинградскому жителю, сироте.
— Одевайся, Гришенька, спать тебе пора, — строго сказала мать.
— Резим?
— Режим, Гришенька.
— Ладно. — Это словечко он явно перенял у Бабичева.
Встретились мы все вместе поздним вечером, перемерзшие, усталые, глуховатые от пальбы и взрывов. Ужинали, потом долго пили сладкий кипяток.
— Спит Гришутка? — спросил Бабичев. — «Резим»?
— Режим, — светло улыбнулась Мария.
— Вот что, Костя, — неожиданно напустился на меня. — Предупреждаю: никаких фокусов с Гришуткой! Тоже забаву нашли, уставу учить. Ему, как и нам, настоящего солдатского и так лиха перепало. Саркисян!
— Здэс, — поднялся разведчик.
— Я просил манку достать или гречки?!
— Просыл, товарищ командыр.
— Почему не принес?
— Нэт, товарищ командыр. Без грэчка старшина злой: «Куда столько продуктов набираешь?»
Бабичев покосился на Марию и оборвал разговор. Он немного, совсем немного навеселе, но я уверен, позовут к телефону, вмиг отрезвеет.
— Где инструмент?
Из-под кровати достали гитару.
— Спой, Мария, а? «Не за дальними морями», ладно? — Настроил гитару, взял аккорд, потом бережно, едва касаясь струн, стал наигрывать незнакомую мне мелодию. — Пой, Мария!
Кутаясь в мужское пальто с поднятым котиковым воротником, она подошла к Бабичеву. Кто-то подставил табурет, но Мария не присела. Длинное пальто; лицо в меховом раструбе воротника печально и задумчиво. Было в ее облике что-то истинно русское: то ли синие глаза с загнутыми ресницами, то ли тонкий, слегка вздернутый нос, то ли ровный овал лица, то ли… Не знаю, что именно, но лицо Марии — лицо русской женщины. Она смежила ресницы и запела. Голос, не сильный, мягкий, раздумчивый, с тонкими, непрерывными, как волны в неторопливой реке, переливами, то усиливался, то замирал до сердечного стона.
В неизвестной мне песне рассказывалось о незадачливом отважном парне, который искал по всему белу свету суженую, свою девушку. Он переплывал синие моря, преодолевал крутые горы, скакал по пыльным дорогам, бродил по лесам. Песня была и старинная, и не старинная, деревенская и городская, все в ней: белогривый конь и быстрый корабль, избы и городские улицы.