Тонкие брови волнятся, взлетают, сходятся. В певучем тенорке столько чистоты и искренности, что у меня сердце сжимается от любви и сострадания к растерянной душе.
Длинные ресницы смежаются, последняя золотая точка поблескивает в затененных глазах.
Роковое письмо окончено. Страшно перечесть и ничем не помочь, ничто не предотвратить.
Мне чудится: Разлука и в самом деле побелел в страхе за Татьяну. Правая рука безжизненно повисла, будто устав от долгого письма. Глаза плотно закрыты. В уголках сомкнутого рта горестные складки.
На другом конце провода тоже молчат. Затянувшаяся пауза возвращает Разлуку в действительность. Прикрыв микрофон, вполголоса зовет:
— «Промежуток», «Промежуток»!.. Уснул?.. Уснул… Эх ты, дубок милый!
Разлука прибавляет и другие слова, но они произносятся с такой нежностью и соболезнованием, что, право, обидеться невозможно.
Наконец замечает, что я не сплю, и почему-то смущенно оправдывается:
— Дрыхнут, товарищ гвардии капитан. Чего только не придумаешь, лишь бы дежурство несли. И связь все время обрывается, не уследишь.
— Почитайте еще.
Несколько лет не называл я Разлуку на «вы». Фронтовой этикет? А почему, по какому праву?
Разлука всматривается в меня, убеждается, что я на самом деле хочу слушать пушкинские стихи, колеблется и все же отказывается, благо удачный повод: теряется связь.
— Вот, опять! — почти с радостью сообщает Разлука, пробует вызвать «Промежуток», затем будит Есипова. Тот, ни о чем не спрашивая, застегивает шинель, подпоясывается, и все это в полудреме. Уже взявшись за катушку с остатками провода, Есипов, зевая, спрашивает:
— А сколько время?
Разлука с трудом вытаскивает из кармана тряпочный сверток, сдувает махорочную пыль, разворачивает некогда пеструю ткань. В свертке большие круглые часы от немецкого форда.
— Без пяти пять.
Есипов опускает катушку.
— Тогда тебе, заступать мне пора.
— Без пяти, — с нажимом повторяет Разлука.
— То-то, что без пяти.
Есипову до смерти неохота идти на линию в холод, в ночь.
— Управишься, — спокойно говорит Разлука и, считая вопрос исчерпанным, прикрывает свой будильник.
Есипов, недовольно бурча, вылезает из землянки. Возвращается он минут через двадцать, продрогший и недовольный. Разлука приоткрывает циферблат.
— Разбудишь на четверть часа позже положенного.
— Еще чего! — озлобляется Есипов, не разобравшись.
— Дубок милый, — растолковывает Разлука. — Я позже сдал, я позже и заступлю. Может, тоже лишний раз на линию сбегаю.
— Тогда конечно, — сразу соглашается Есипов.
Разлука тщательно обматывает свои автомобильные часы. Сколько раз Есипов предлагал размен!