Само собой разумеется, что теперь, перед Буби, ничего подобного она не выказывала. Счастье ее было огромным и полным. Она даже себе не призналась бы, что поначалу толкало ее к Буби стремление к роскоши, желание иметь как можно больше красивых вещей. Потом все изменилось. И она закружилась в вихре чувств, пришло головокружительное время безумств молодости и любви. А поскольку щедрости сопутствовали удовольствие и утонченный вкус, с какими ее возлюбленный приобретал для нее множество дорогих и красивых вещей, Катушка почувствовала, что везенье превращается в счастье, о котором она никогда не смела даже мечтать. Сопровождать свою возлюбленную по магазинам, помогать и руководить ею было для Буби огромным удовольствием. Этому удовольствию посвящалось чаще всего все послеобеденное время. Извозчик, которого нанимали сразу на месяц, подъезжал к неказистому домику, который украшали богатство и любовь, каждый день в один и тот же час, и весь околоток высыпал за ворота поглазеть на просторную, блестящую пролетку и на благородных барских коней. Выходили влюбленные, тесно прижавшись друг к другу, и все женщины у ворот одновременно вытягивали шею и подпирали рукой подбородок. Ведь Катушка день ото дня становилась все красивее и элегантнее. И пролетка увозила их.
Буби доставляло удовольствие бродить по швейным, шляпным и прочим мастерским, дожидаясь целыми часами, пока Катушка примеряет или высматривает себе новый туалет, любоваться ею и ее нарядом. Разбросанные по комнате разноцветные лоскутки, рассыпанные булавки, маленькие испуганные ученицы с заколками в волосах, сгибающиеся под тяжестью платьев, словно тащат они рыцарские доспехи, не-смолкающий щебет хозяйки, расхваливающей элегантность силуэта и будто вовсе не занятой деньгами, — весь этот мирок мастерских и труда во имя украшения женщины убаюкивал Буби ласковыми, успокаивающими мыслями. Здесь его любовь обретала покой, улыбалась и тратила деньги. Иногда Буби и сам пленялся изящным цветком или страусовым пером и тогда, испытывая упоительное чувство бесполезного роскошества, покупал сверх вороха шелков, бархата, кружев, загромождавших его жизнь, редкую и дорогостоящую безделушку. В этом мире, прежде ему неведомом, у него появились даже знакомые. К примеру, он каждый день заезжал с Катушкой к мадам Бланш, модистке, известной среди светского Бухареста, чтобы насладиться ее прекрасным французским языком, обходительностью и изысканными манерами. Мадам Бланш жила среди зеркал и шляпок, которые дожидались улыбающихся головок с хитроумными прическами. Парижанка, приехавшая в Румынию лет тридцать назад с несколькими повозками, груженными круглыми картонками, париками, масками, домино и прочими маскарадными костюмами, предназначенными для столь модных в те времена балов, она сумела обосноваться на Подул Могошоайей, открыть магазин-мастерскую, о которой ни одна женщина не могла подумать без вздоха. Сама мадам Бланш, неизменно одетая в бархатное платье, с пышными седыми волосами, отливающими голубизной, и приветливой улыбкой на усталом лице, была полна понимания и доброжелательства к неопытной молодости, столь жадной до жизни. Дружески или почтительно, смотря по тому, какая перед ней была клиентка, она тактично улучшала вкус и, соглашаясь отпускать товар в долг, поселяла мысль об этой опасной возможности во множестве очаровательных головок. Как в любой мастерской, где занимаются украшением женщин, в шляпной мадам Бланш все мучительные переживания, связанные с выбором и примерками, прятались за ширмами. Как добропорядочный человек, Буби никогда туда не заглядывал, ловя происходящее лишь по отражению в зеркалах. Иногда очарованная собой Катушка, подбоченившись или патетически воздев руки к небу, если это было у портнихи, и откинув назад голову и задрав носик вверх, если у мадам Бланш, выплывала из-за ширмы, чтобы узнать мнение Буби.