— Да будет счастлива, Янку, твоя дочка и моя пусть будет счастливой и выйдет замуж! — залепетал он.
— Благодаренье богу, старый кобель! Иди сюда, я тебя поцелую! — отозвался Урматеку, и старые друзья облобызались.
Янку крикнул еще раз, чтобы убедиться, что все гости окончательно проснулись, поднял Иванчиу за плечи и поставил рядом с собой. Казалось, что Янку желает произнести речь, сказать что-то красивое и трогательное о любви и дружбе. Иванчиу стоял размякший, довольный. Так, обнявшись, оба они сделали несколько шагов к дереву, под которым кувыркались и хрюкали слабоумные дети попа Госе.
— Цыц, дурные! — прикрикнул Янку.
Ионикэ, Марицика и Василика подняли головы, словно собаки, которых позвал хозяин.
— Вон! — неожиданно рявкнул Урматеку что было силы. — Вон! — и подтолкнул вперед Иванчиу, показав на него пальцем.
Наступила гробовая тишина. Юродивые переглянулись между собой, потом разом вскочили. Марицика, самая злая из всех троих, впилась сощуренными глазками в Иванчиу, потом тонким, режущим голосом обиженного ребенка закричала:
— Это он! Куси его, Ионикэ! Куси его!
Марицика бросилась на купца, брат и сестра последовали за ней.
В один миг Иванчиу был сбит с ног, юродивые навалились на него. Били его кулаками по голове, кусали и царапали. Юродивые толкались между собой, ржали, хрюкали. Иванчиу заслонили мелькающие руки и ноги. Изредка он издавал вопли, звал на помощь. Гости толпились вокруг. Первыми подскочили Фриц со Швайкертом. Они хотели оттащить юродивых от Иванчиу, но Урматеку остановил их. Он сам схватил две бутылки вина и начал поливать юродивых — так разгоняют вцепившихся друг в друга собак. Видя, что так свалку не прекратить, Янку принялся колотить юродивых бутылкой. Первый прекратил драку Ионикэ. Василика все еще хрипела: «Куси его, Ионикэ! Куси!», тогда Урматеку утихомирил и ее, ударив ногой в бок. Иванчиу лежал без сознания. Сверху сквозь ветви смотрел на валявшихся под деревом истерзанных людей перепуганный насмерть Илие.
— Позовите доктора, пусть он с ними разберется, недаром я выдаю дочку за доктора! — попытался шутить Янку Урматеку.
В обеих руках он держал горлышки от разбитых бутылок. Он хотел вернуться на свое место за столом, но не смог. Ноги у него подкосились. Вино ударило в голову, кровь прилила к сердцу. Урматеку упал в траву и мгновенно заснул, оглашая окрестности храпом.
Зажглись звезды, а в доме в Бэлэшоень все еще суетились вокруг раненых. В этот весенний вечер больше не слышно было ни веселых песен, ни цимбал. Только озабоченные женщины бегали по дому с тазами, окровавленными полотенцами, кусками льда для побитых и воспаленных от винных паров голов. Сам Янку Урматеку спал мертвым сном, лишь время от времени порываясь что-то крикнуть во сне.