— Отчаливай! — крикнул он, еще не ступив на плот. И, видя, что замешкались товарищи, выхватил из-за пояса топор и рубанул им по вице, которой плот крепился к прибрежной ольхе.
Плот сразу дернулся, медленно разворачиваясь, стал отваливать от берега. Старик прыгнул в привязанную лодку, схватил шест, уперся им в дно.
— Василий Гаврилович! Собака-то… — вымолвил кто-то из охотников, но старик прервал его грубо, визгливо:
— Не твое дело! Отталкивайтесь живей!..
Все нажали на шесты, и плот, подхваченный течением, вынесло на середину реки. Вскоре с места стоянки донесся собачий визг, а затем протяжный, тоскливый вой. Тявкнула на плоту собака, потом вторая, а потом завыла вся свора, задрав головы кверху. Старик прикрикнул на собак, огрел нескольких шестом. Вой на плоту прекратился. Таял в нарастающем шуме переката и вой одинокой собаки, оставшейся на берегу. Охотники повернулись навстречу опасному порогу и молча сжимали в руках шесты и греби, готовые выполнить приказания самого старшего и самого опытного артельщика. А он стоял возле передней греби плота и зорко смотрел вперед. Ветер развевал его седую бороду, шевелил волосы на голове. Ветер же сдул со щек две маленькие мутные слезинки…
Эх, Вишера-река! Быстрая, неуемная. Пробила себе путь промеж скал да крутых увалов, а пороги не сравняла. На каждой версте по порогу, один опасней другого. Каждый свое название имеет. Вот и сегодня артельщики должны были миновать самый опасный из Бабьих порогов. Сумасшедшая в этом месте река. Она ревет, зажатая каменистыми берегами, волны с ревом набрасываются на громадные камни, разбросанные в русле. Человеческого голоса тут не слышно, не видно речного дна, по поверхности реки плывет плотным слоем белая пена. Бабьи пороги… Сколько тут было печальных случаев. Не раз ниже их на галечной отмели находили ружья, шапки, обломки лодок и бочек. Случалось, находили и мертвых хозяев всего этого добра. Бабьи пороги…
В народе говорят, что назвали их так потому, что женщина-мансийка в долбленой легкой осиновке переплыла один из этих порогов с помощью одного только шеста. Давно это было. Очень давно. Говорят, в тот год, когда шел по Вишере Ермак в Сибирь. Тогда и Вишера-то называлась по-иному, так, как доселе называют ее изредка встречающиеся тут мансийцы оленеводы, — Пассер-Я.
…На берегу реки, как раз в том месте, где кончается последний порог, было крупное мансийское стойбище. Казаки подошли к нему в середине лета, когда мужчины пасли оленей на высоком Тулыме. Старики, женщины и дети не могли оказать достойного сопротивления и сдались на милость победителей. Но одна женщина, смелая Синьга, успела схватить колчан со стрелами, лук и бросилась к реке. За ней кинулись несколько человек. Но Синьга была проворна, как рысь, и быстра, как олень. Она на бегу метко стреляла из лука и ранила трех или четырех казаков. Преследователи наконец опомнились и схватились за свои пищали. Но женщина уже вскочила в лодку и скрылась под обрывистым берегом. Поднялась против течения к тому месту, где из воды торчат крупные камни. Потом она повела свою лодку между камнями, переправилась на другой берег и скрылась в тайге…