Утром отчаянно забарабанила в дверь Тоня, подняла Елену с постели.
— Ну, читай письмо-то! Это я его у Аннушки-почтальонши перехватила да подсунула под дверь. Ну что, что пишет-то?
— А ты, поди, постеснялась прочитать? — засмеялась Елена.
— Во, вишь, как человек сразу переменился. Хохочет. Ну слава богу, и у тебя потеплело на сердце. А то будто льдинка: «да», «нет», «не знаю». И никакого с тобой разговору не заплетешь. Ну, читай, читай! От такого письма небось на десятое небо улетишь.
— Я же говорю: читала ты…
— Ну и читала, ну и читала! Ты мне кто? Ближайшая подруга, ближе сестры родной, И все. Давай!
— Пошли под одеяло, — сказала Елена. — Остыла изба. Вон и Зойка на печку влезла.
Тоня взяла лампу, пошла вперед. Они легли в постель, прижались друг к другу.
— «Лена, как я жил без тебя…» — начала Елена. — Нет, не могу. Читай ты, мне как-то… совестно.
— Гляньте-ка на нее: это чего ж тебе стыдно?
— Когда сама себе читаю — одно дело, а при тебе — как-то неловко. Слова эти только для меня, понимаешь? Для одной меня!
— А ну тебя, непутевую!
Тоня отобрала у нее письмо.
— «Лена, как я жил без тебя, не зная тебя, не видя, — не приложу ума», — читала она. Ахала: — Ох, до чего ж красиво! И с чувством. Бывает ведь такое! Нет, везучая ты, Ленка, а?
Елена лежала ничком, уткнув лицо в ладони.
Дочитав письмо до конца, Тоня задумалась и неожиданно грустно подвела итог:
— Да, Леночка, это — любовь!
Елена подняла голову. На глазах у Тони сверкнули слезы.
— Ты… что? — спросила Елена.
— Ничего. — Тоня всхлипнула. — Понимаешь, Лена, очень я жадная до всего красивого. Таких же слов хочу. И чтоб все так же было.
— А то Коля тебе таких слов не пишет?
— Пишет. Да вроде не так стоят, что ли? Не такие они волнительные, понимаешь? За сердце так не хватают.
— Ну ты, Антонина, не дури!
— А я что? Я ничего. Я ведь вообще все всегда на себя меряю. Фантазии у меня много, Лена, просто беда. Тетя Варя получила похоронную на сына, а я представила, будто ее Сережка — это мой Коля. Цельный день ходила, как памятник. И такая же белая. Честное слово. Девчонки меня нашатырным спиртом отхаживали.
И вдруг ее будто ветром сдуло с постели:
— Ох, у меня же в печи прогорело! Ну и ну! Побежала я! — Сунув ноги в валенки и чмокнув Елену в нос, она исчезла, только в ушах еще стоял ее частый стрекот да мечтательное и грустное: «Да, Леночка, это — любовь!»
А Елена лежала, натянув одеяло на плечи и думая, что если Ивана убьют на войне, она не переживет — умрет. Она не представляет, как можно жить, если его не будет.
Много лет назад, когда Елена только встречалась со Степаном на вечерках в доме бобылицы бабки Агафьи, а кумовья его родителей прощупывали почву для сватовства, Степан рассказал ей, как однажды ходил с отцом в казахские степи проводником геологов и там из прихоти, из пустого ребячьего озорства убил орлицу.