Они жили в старом доме, советской ещё постройки, сейчас благодаря близости к Кремлю и проделанному ремонту квартиры там неимоверно поднялись в цене. Если раньше — во дворе играли дети и гуляли старушенции — божьи одуванчики, то сейчас вход во двор был перегорожен массивной, трехметровой стальной решеткой, отделяющей их двор от всей остальной Москвы. Сверху, не слишком заметные с земли были часто посаженные штыри — лезвия, перелезть через нее было почти невозможно. На машине можно было въехать, открыв ворота, а не шлагбаум.
Ворота надо было открывать самому, но сейчас они открылись, стоило только ему подъехать. За воротами — стоял Витек… да, Витек, бывший десантник, который устроился охранником, у него была сторожка рядом с воротами. Сейчас Витек — надел на себя черную разгрузку и держал в руках Сайгу-12К, свое штатное оружие. В отличие от большинства обычных домовых охранников, вооруженных разве что травматом — здесь не шутили.
Николай тормознул, опустил стекло.
— Что делается то?
— Басаева мочканули в Ростове.
— Кого?!
Николай не сразу понял, о ком идет речь. Когда Басаев захватил больницу в Буденновске — он был ещё маленьким. А потом — все забыл, если все помнить — голова лопнет.
— Басаева. Говорят, он мертвый был, а сейчас по телеку показали. Они там целой бандой пришли, их казаки в хлам рас…ачили.
— Ладно…
Николай нажал на газ — все равно, он не понял, о чем идет речь. Дома сядет в Интернет, там все и узнает…
Машину он припарковал нормально, его место было свободно — а вот подняться в квартиру было проблемой. По лестнице, узкой по советским ещё норма построенной — тащили вещи. Много вещей, какие-то баулы. Внизу стоял Mercedes R500, Николай знал эту машину. А вот и он сам.
— Уезжаете, Самуил Аронович…
Дорогой московский адвокат ничего не ответил, тяжело дыша, он протиснулся мимо. Он жил под ними, можно сказать, сосед. Дом был полностью перепланирован, на площадках, где раньше было по четыре квартиры — осталось по две, а то и по одной.
Вздохнув, Николай пропустил дородную супругу адвоката, тащившую прозрачные коконы с упакованными внутри меховыми шубами, пошел дальше — к себе наверх.
Открыть не успел. Встретила мать.
— Господи. Живой…
— Кто там? — раздался бас отца.
— Коля пришел! Живой, господи!
— Николай! Сюда иди!
Николай пошел на зов отца. На пороге большой комнаты, которую они использовали как залу — остановился в изумлении.
Владимир Павлович Пашутин был человеком крепким — таких и не осталось почти, после семидесяти лет советской власти то. Больше всего — ему подходило определение «кулак».