— А-а-а, недаром говорят, пуганая ворона и куста боится, так и эти легионеры. Название громкое, а смелости как у мышей — воробей кошкой кажется. Мешочники и женщины им целой армией показались.
Казик жадно курил. А отец, глядя на сына, думал: «Вот орел. Самому Николаю Николаевичу перечит, да еще как закручивает. Ну и хват хлопец!»
— Чем могу служить, господин подполковник?
— Узнаю настоящего офицера и рад, что не ошибся, — словно перед строем отчеканил Николай Николаевич. — А служить? Служить — отечеству. Стать во главе защитников священной собственности.
— Понимаю. Однако нужны люди и оружие, — деловито ответил Казик.
— Я так прикидываю, что на каждом футоре у застенковцев, да и у каждого самостоятельного хозяина отыщется то ли ружье, то ли обрез, — вставил свое слово старый Ермолицкий, — а люди на такое святое дело пойдут. Кому ж охота отдавать черту лысому свое добро.
— Двадцать пять винтовок и десять оседланных коней даю я. Уверен, что барон за это не взыщет. Все отправим на хутор Перегуда. Там вокруг болота, место глухое и незаметное. А вам, дорогой, — подполковник положил сухую руку на колено Казику, — вам придется поездить «свататься». Человек вы холостой, конь у вас добрый, вот и отправитесь по хуторам. И мы такую свадьбу сыграем, чертям жарко станет. — Николай Николаевич упивался своим красноречием и остроумием. — За нас корпус генерала Довбор-Мусницкого. В Бобруйске, Рогачеве, Жлобине и да всей этой территории власть фактически принадлежит ему. А вскоре и Минск будет у него в руках. Так что, ежели, господин прапорщик, мечтаете о полковничьих погонах, необходимо действовать. — Управляющий встал.
— Я и торопился сюда, ибо знал, что фронт здесь, а не там. Мужичье страшнее немцев. Однако ничего, мы еще будем с них лозу драть, — в тоне рапорта отчеканил Казик.
— Стало быть, завтра — за святое дело! — Управляющий протянул руку молодому Ермолицкому.
— Может быть, васпане, не погребуете повечерять с нами? — засуетился Андрей и кивнул Анэте, чтобы пошевеливалась.
— Покорнейше благодарю. Не имею возможности задерживаться. Хорошего кругаля еще нужно дать, чтобы ни один хам не пронюхал, где я был. Заложите мою лошадь! — повелительно бросил Николай Николаевич, но спохватился и мягко добавил: — Будьте любезны.
Старый Ермолицкий натянул шапку задом наперед, накинул на плечи кожушок и выскочил в конюшню.
Казик намеревался проводить гостя, однако тот остановил:
— Лучше не ходите. У меня такое чувство, будто из каждой щели следит Соловьево око. И условимся: мы с вами незнакомы и никогда не встречались. — Николай Николаевич крепко пожал руку Казику, пожелал доброй ночи Анэте. Казик помог ему надеть просторную шубу, подал шапку. На крыльце ожидал Андрей.