— Это и без книги видно, — вставила женщина. — Да разве сравнишь наши пески да трясину с той земелькой, что шершни под себя подгребли?
— Теперь сравняем, Параска. Давайте рассказывайте, что вы с Микодымом выяснили.
Микодым вытащил из-за пазухи лист конторской бумаги, разделенный на два столбика. Над одним жирно, наслюненным карандашом было написано «кому», над другим — «что надо». Микодым начал называть фамилии вдов, солдаток, инвалидов, вечных батраков, у которых не было ни коня, ни коровы, ни семян на весну. Параска только кивала головой да то и дело присказывала:
— Ой правда, ой голытьба, почище, чем у нас.
В списках часто повторялись одинаковые фамилии: Ковалевичи, Гошки, Падуты, Жулеги. Поэтому Соловей все время останавливал Микодыма:
— Это который Ковалевич, Кажушка или Ершик?
Микодым называл уличное прозвище и читал дальше.
— Надо будет в каждом селе организовать комитеты бедноты. Они будут советской властью на местах. Пусть собирают людей и решают, кому, чего и сколько давать. А теперь надо забрать все лишки зерна в панском дворе и у застенковой шляхты. Свезем в магазин и будем раздавать бедноте.
— Жди, отдаст тебе шляхта хлеб, — вмешалась Параска. — Скорее, в ямах погноят или в прорубь спустят.
— Пусть только попробуют! Кон-фис-куем, — по складам произнес Соловей незнакомое слово и тут же объяснил: — Силой возьмем.
— Взять, может, и возьмешь, а чем отдавать будешь? Вот припрутся легионщики или еще какая зараза, что тогда? — высказала Параска свои тревоги. — Вон в Бобруйске, говорят, поляки что хотят, то и выделывают. И Советы от них попрятались. Ты их один раз попугал, смотри, чтобы они не припомнили тебе.
— Не бойся, Параска. Не пустили и не пустим. А то, что болтают шляхтянки в церкви, не слушай и другим не пересказывай.
— Кто тех шляхтянок слушает? Золовка моя вчера из Глусска от доктора ехала, у меня ночевала. Говорит, все местечко как пчелиный рой гудит. Балаголы из Бобруйска пробились. Раньше они бородатые были. Теперь и родные дети не узнали: саблями их «канарейки»[13] побрили, шомполами расписали и товар весь забрали. А Советов, говорит, и духу не слышно.
Все внимательно и настороженно слушали Параску. Задумался и Соловей. Может, если бы кто другой плел, не поверил бы. А в том, что рассказывала Параска, чувствовал, была доля правды. Но нельзя показывать тревогу и беспокойство. Александр улыбнулся и пошутил:
— У генерала одни заботы, у нас — другие. — Потом серьезно добавил: — Нужно быстрее комитеты бедноты создать и провести конфискацию. А если сунутся легионеры, встретим еще лучше, чем в прошлый раз.