Бойцы самообороны жили в своих деревнях и на хуторах. По утрам кололи дрова, кормили коров трусянкой, резали косами сечку, носили в ушатах паренку[15], латали хомуты, ладили сани. Но стоило примчаться соседскому мальчишке, сказать: «Анупрей наказал к вечеру всем собраться» — и они бросали все, набивали карманы патронами, собирали в узелок харчи, цепляли на плечо карабин или винтовку и собирались в хате своего взводного. Потом заваливались в плетеный кузов подводы и уезжали.
…На хуторе версты за полторы от Ратмирович собралось человек тридцать вооруженных мужиков из Рудобельской самообороны. Разошлись по двум хатам: грелись, перекусывали, курили. Кто дремал на печке, кто байки рассказывал.
Анупрей объяснял своим бойцам, что поляки собираются напасть на них на бронированном поезде и захватить власть в волости.
— Задача такая, — говорил он, — отбить у легионеров охоту ездить к нам, а если повезет — разжиться карабинами и патронами.
Многие сроду не видели бронепоезда, но слыхали, что его никакая пуля не берет. Граната взорвется, осколки забарабанят по железу, а ему хоть бы что. Как же против бронепоезда с карабинами да с двустволками!
О своих тревогах хлопцы сказали командиру.
— Мы его сюда и близко не пустим. У него железо, а у нас головы на плечах. Вот и посмотрим, кто кого обхитрит.
— А где же Соловей? — спросил кто-то из бойцов.
— Может, нас подбил, а сам в кусты? — послышался во мраке хаты чей-то голос.
— Что ты там, сопляк, плетешь? Лучше скажи, почем дрожики продаешь? — заступился за товарища Ничипор Звонкович. — Он, брат, на фронте не то еще видывал. Георгиев абы кому не дают. А у него их два, и медалей целая жменя.
— Товарищи, Соловей здесь. Всем сам командовать будет, — успокоил Драпеза.
Мужики загудели и зашикали на хлопца, который и на самом деле испугался не виданного никогда бронированного чудовища.
А Соловей, Прокоп Молокович и Левков сидели в Прокоповой хате. В камельке, то затухая, то разгораясь снова, трещали смоляки. Из-за трубы то и дело высовывались и тут же прятались две белобрысые головки. Прокопова женка на лавочке у припечка чистила фасоль и так была поглощена своим делом, что казалось, не видит и не слышит мужчин.
Они переговаривались тихо. Прокоп посмотрел в окно, — видно, кого-то ждал.
— Идут! — обрадовался он.
В сенях послышался мягкий топот валенок, а может, лаптей, и в хату вошли два молодых хлопца. Один — в длинной суконной свитке, подпоясанный красным кушаком с кистями, другой — в коротком кожушке и облезлой заячьей шапке.