— …и Марии, кум Туна! Заходи, заходи, я сейчас, вот только эту лозу подвяжу.
Туна сосредоточенно вытер о штаны вспотевшую ладонь, и они церемонно пожали друг другу руки. Оба прекрасно знали, о чем пойдет речь, но ни Туна об этом ни словом не обмолвился, ни Бабиян не выказал нетерпения ни взглядом, ни жестом.
— Каким счастливым ветром занесло в нашу деревенскую глушь столь досточтимых господ из управы?
— Есть к вам, кум Бабиян, серьезный разговор! — важно начал Туна, но Бабиян обнял его за плечи и повел к дому.
— Э, раз так, пошли в дом!
Пройдя загон, где на свободе, задрав хвосты, резвились жеребята и телята, и ступив во двор, Бабиян крикнул повелительно:
— Стипан, придержи-ка Куцую, кум Туна пришел, а ты, Магда, тащи-ка вина, ветчинки, сыра да маринованного перца.
Но по сути дела это было излишним, ибо, как только домочадцы еще издали увидели Туну, все тут же было приготовлено, и теперь они толпились в почтительном отдалении и с чуть ли не набожным подобострастием провожали глазами обоих стариков, громко призывая Иисуса и Марию; Туна с довольной улыбкой отвечал на приветствия, обращаясь по имени ко всем сыновьям, снохам и внукам Бабияна.
Хозяин ввел гостя в верхнюю половину дома с верандой и двумя большими комнатами, которые открывались только по случаю гостей. На веранде томились от скуки два рассохшихся плетеных кресла и такой же круглый столик на шаткой ножке. Когда они вошли, по полу бегали и истошно пищали желтые цыплята, а клушка, похожая на хмурую и недоверчивую гувернантку, взлетев на стол, воинственно хлопала крыльями, собираясь оставить кого-то без глаз. В просторной комнате — «зале» — с белым, покрытым пылью полом из еловых досок отдавало застоявшимся холодом нежилого помещения. Городская кровать, мебель, обитая зеленым репсом, стол, зеркало, этажерка — все полированное, лишь в одном углу стоял давильный пресс, а на гвозде у портьеры висели вожжи. На стене — божья матерь с оголенным сердцем, проткнутым семью мечами, на ночном столике опять же божья матерь из фарфора, как в какой-нибудь часовне, на столе — прошлогодние высохшие пасхальные яички и белый ватный ягненок с красным церковным флажком из бумаги между передними ножками.
Не успели сесть, как зазвенели стаканы и тарелки. Младшая сноха Магда внесла поднос с большой баклагой мутного белого вина, толсто нарезанными ломтями ветчины, луком, сыром, маринованными перцем и зелеными помидорами.
— Хвала Иисусу и Марии! — застенчиво прошептала Магда, не поднимая глаз от подноса.
— Во веки веков аминь, Магда! А как твой сын?