— Вот эта дважды принесла мне по две телочки. А эта швейцарка дает восемнадцать литров. Наши дают поменьше, но — истинный бог! — чистые сливки.
Под конец прошли в сарай, где находились машины — молотилка, веялка, соломорезка, плуги и бороны. Пахло растительным маслом и пылью. На потолке зияло два отверстия, внизу под каждым — горка пшеницы и кукурузы.
— Чердак полнехонек! На одной половине — прошлогодняя пшеница, на другой — кукуруза. — И, захватив горсть пшеничных зерен, Бабиян передал их жупану: — Свинец!
Кукурузу лишь зачерпнул и высыпал.
— Звенит, точно галька! Эй, дети, готово, что ли? Ну раз так, идем закусим. Там — бабье царство: шелковичные черви, ткацкие станки, мелкая живность. Я туда не заглядываю. Это им на тряпки и побрякушки! Сам-то я по стариковскому делу балуюсь еще виноградником да пчелами.
И жупан и депутат тоже владели землей. Но они или сдавали ее в аренду или обрабатывали с помощью целой армии надсмотрщиков и экономов; их земледельческие заботы сводились исключительно к получению годового дохода в деньгах. У них не было даже клочка земли, по которой они могли бы шагать так же гордо и уверенно, как этот крестьянин.
Гуляш кроваво пламенел сегединским перцем. Нежная цыплятина — белое мясо, бедрышки с почками и печенкой при одном прикосновении отделялись от тонких косточек. В другой миске, поблескивая, желтели клецки, сваренные в сливках. Гости проголодались и приналегли на яства, а Бабиян, набив рот, без умолку говорил о земле, о постройке нового стойла, о сыновьях, которых он не хочет отдавать в школу, дабы они не отошли от него. Непринужденно, как среди своих, он тыкал вилку в мясистый, набухший в маринаде перец, тот шипел, и брызги летели до потолка. Покончив с гуляшом, взялись за стаканы (на Бабияновом сразу же остались дактилоскопические отпечатки масляных пальцев).
— Э, прошу покорно, одним духом до дна!
Магда внесла румяную горячую гужвару, слоеный пирог с молодой брынзой, и поставила перед свекром. Бабиян, не вдаваясь в объяснения своего домашнего этикета, взял пирог в руки и, то и дело дуя на обожженные пальцы, принялся его разламывать. Из кусков растерзанной гужвары валил пар и текло масло. Каждому на тарелку был положен добрый кусище со словами, что никто-де не умеет так приготовить гужвару, как Магда.
— Люблю жирную! Это не гужвара, если в рот возьмешь и по локоть в масле не вымажешься!
Господам было немного не по себе, однако гужвара им и впрямь понравилась.
— Сахар в ней есть?
— Нет! — гордо ответил Бабиян. — Брынза от моих овец. Держу десяток, только на брынзу. Такой соленой травы и в банатских лугах не сыщешь, как у меня на целике да на жнивье!