— Лайча Вуевич дурак? Да он умнейший человек! И землицы у него два раза столько, сколько у меня. Четыре сотни ланацев, э-гей! Правда, далековато и кое-что под водой, но как ни говори — четыре сотни, э-гей! Это тебе не шутка! А там придет и для него время. Вот возьмет Кошут власть…
— Кошут? Никогда! Вуевич? Тоже никогда, если вовремя не образумится. А почему бы тебе не образумиться первому?
— Э, господа хорошие, я человек на виду, я не могу так — сегодня одно, завтра другое. Веру и политику так легко не меняют. Вы мои лучшие друзья-приятели, но одно дело — дружбу водить, так сказать компанию, а другое дело — политика. Так вот, останемся друзьями-приятелями! — И в утешение потянулся чокаться.
Жупан вытащил из кармашка монокль и принялся играть им. На лбу у него выступило красное пятно, похожее на лишай.
— Что ж, коли не можешь сразу решиться — подумай. Поверь, чем раньше, тем для тебя же лучше. Посоветуйся со своими, спроси сыновей, — сказал жупан почти со злобой.
Бабиян, сияя от удовольствия, высокомерно замотал головой:
— Советов я ни у кого и ни в чем не спрашиваю. Покойный отец мой тоже никого не спрашивал и, слава богу, жил в достатке и оставил не безделицу. А вот что ты говоришь «подумать»… Я не говорю…
— Я тебя учить не намерен, пойми, Бабиян, и неволить тебя не собираюсь, но опять же говорю: друзей надо ценить. — И тихим ласковым голосом добавил: — Подумай о детях, кто знает, мало ли что им может понадобиться. Кто знает…
Бабиян горделиво напыжился:
— Светлейший, у кого здесь не пусто, — он ударил себя по правой стороне груди, где лежал бумажник, — тот никогда без помощи не останется. В чем сила Вуевича и Фербаки? Их дети тоже у царя не служат! Все можно сделать, коли есть на что, а у меня, слава богу, хватит и себе и детям. Слава богу, и приятелями меня наградил господь сильными да высокими, вроде вас, а уж господа поменьше… Дорога к их сердцу вымощена вот чем, — и он яростно несколько раз ударил по бумажнику.
— Не ожидал я этого от тебя, Бабиян! — строго сказал жупан и сердито посмотрел на него.
Бабиян поднялся, чтобы вновь наполнить стаканы. Жупану он показался огромным и самодовольным до наглости. Он раздумывал, как бы его уязвить. В тишине, нарушаемой лишь бульканьем разливаемого вина, неожиданно прокричал петух. Лицо жупана исказила злобная усмешка:
— Ну-ка, Бабиян, ответь ему, у кого лучше получится?
Однако Бабиян, опускаясь на место и чокаясь, спокойно отрезал:
— Кочеты мои кукарекают знатно. В городе я иной раз и ослом реву, а здесь вот беседуем как люди. Ну, во здравие! И не обессудьте: не обещаю, но поразмыслю… За наше товарищество! Постойте-ка, пошлю кого за цыганами!