Зорка немедленно облачилась в траур и поспешила разыскать родителей Момира и его сестер; в своем горе они с восторгом приняли и ее жертву, и ее слезы. Именно теперь, после его смерти, Зорке показалось, что она всегда его любила, с первой встречи, и с каждым днем в ней крепла уверенность в том, что и он любил ее необыкновенной, исключительной, небесной, идеальной любовью. Оживляя в бесконечных воспоминаниях своих мгновения, проведенные вместе, слова и фразы, которыми они обменивались, жесты, она наполняла глубоким символическим смыслом и самые из них малозначащие. Никто в целом мире не мог их понять, они ни на кого не похожи, и потому сама их встреча — встреча двух существ, нашедших понимание друг в друге, — безусловно назначена свыше и столь же возвышенна, как и их трагедия. Ореол этой трагедии она несла на себе, подобно черной царственной диадеме вокруг чела с надменной гордостью, без тени сокрушенности, обычно налагаемой терновым венцом мученичества. Там, где появлялась ее черная фигура, должно было угаснуть сразу всякое веселье. Даже родная семья страдала от ее могильного террора. Ее черные, как тушь, глаза обдавали презрением забывчивый и легкомысленный люд, заходившийся в беспричинном животном хохоте в то время, как там, далеко, погибали их отцы, братья, мужья и нареченные. Она и сама ощущала, что наводит на всех скованность и страх, но и в этом она видела свою святую миссию.
Так же было и во Франции, куда они бежали после катастрофы и где ее мрачные взгляды, поджатые губы и глубокий траур внушали почтительный трепет и страх. Не желая пользоваться ни одной из тех мирских утех, которыми и во время войны эта великая страна не оскудела, она поссорилась со своими домашними и отселилась от них в отдельную комнату, превратив ее в анахоретский алтарь покойному. С внешним миром ее связывали лишь университет и семья Момира, с которой она поддерживала связь через Красный Крест. После возвращения в Белград первой ее заботой было найти родных Момира и совместно с ними начать хлопоты о переносе праха погибшего на родину.
В это дело девушка вложила всю свою энергию, и, когда, превзойдя в своем рвении Драговичевых, убрала и украсила его могилу в длинном ряду могил погибших офицеров, в северной, новой части обширного кладбища, она наконец облегченно вздохнула, успокоилась и, к великой радости домашних, присмирела. Должно быть, близость этой дорогой могилы и ежедневные ее посещения действовали на нее умиротворяюще и ее былая ожесточенная неприступность, нетерпимость и неуживчивость несколько смягчились. И так, между школой, домом и кладбищем, она и провела бы, может быть, свой век, догорая, как свечка на его могиле, если бы однажды не заметила, что, кроме нее и его родных, кто-то еще навещает могилу. Сначала Зорка подумала, что это недоразумение. Но, обнаружив и на третий и на четвертый понедельник на могиле чужие цветы, она забеспокоилась. Расспросила кладбищенского сторожа, но он или не приметил, или не желал выдавать таинственного посетителя.