Только за неделю до дня святого Димитрия — их семейного праздника, Душан с отцом и матерью вновь приехал на хутор за провизией. Увидев Мицу, скромно целующую руки его родителям, он в одну минуту простил ей все, а затем, когда она не сумела скрыть волнения, пытаясь поздороваться с ним самым обычным тоном, в нем снова проснулось желание тут же подхватить ее под мышки и закружить вокруг себя.
Работницы трясли решето, приманивая птицу, а господа отбирали лучших кур и цыплят, которых Мица ловила при помощи крестьянских детей. Он не сумел ей ни слова шепнуть, мучился из-за этого и тем сильнее обрадовался, увидев, что в нагруженную всякой снедью хуторскую телегу усаживается и Мица.
Душко торжествовал. И никто, кроме него, не заметил, какой робкой и запуганной почувствовала себя Мица, оказавшись во дворе их городского дома, — как дикая куропатка в руке охотника.
— Ну, слушайся барыню и барина, смотри ничего не испорти из господского добра… учись, как прислуживать, пригодится… — прощался с дочерью Йосим.
— Да езжай с богом, не бойся за нее! Как же, будет она плакать по хутору! Грецкие орехи легче толочь, чем таскать по десять крынок молока да сбивать по десять кило масла. Ты, Мица, смотри на нашу Катику: не столько мешает ложкой, сколько слизывает! Вот и ты станешь такой горе-кухаркой! — подшучивал старик Пакашский.
В тот же вечер начали выносить во двор и чистить всевозможные терки, фигурные ножи, формы для теста, ступки, блюда и прочее. Мица без единого слова брала в руки все, что ей давали, и, присев на корточки, оттирала белым песком.
Молодой барин расхаживал по саду вдоль проволочной сетки, отделявшей дом и цветники от двора и «людской» половины, и поглядывал на усердно трудившуюся Мицу. Он уже не думал ни о каких неудобствах, а только радовался тому, что она здесь и останется еще на целую неделю. И хотя она делала то же самое, что и прочая прислуга, и даже, судя по всему, состояла сейчас в прислугах у кухарки и горничной, он отделял ее от них. В то время как от всех служанок, как ему казалось, на расстоянии несло помоями и кухней, Мица и здесь была для него полевым цветком, мускатным орешком, земляникой.
— Ну как, Мица, справляешься?
— Справляюсь, — прошептала Мица, не поднимая глаз от круглой медной миски для сбивания белков и размазывая большим пальцем узоры по ее блестящей желтой поверхности.
— Да ты все умеешь, как взрослая, дай-ка я посмотрю! — Он нагнулся к ней и шепнул: — А ты рада, что приехала?
Мица ничего не ответила и хотела продолжать начищать миску, но руки у нее задрожали.