Заметив, что Вуле обернулся в поисках пальто и шапки, она, уже совсем одетая, с поднятым воротником, снова порывисто и доверчиво подалась к нему.
— Оставайтесь дома, так надо… Потерпите немного… Я через кого-нибудь дам вам знать… о себе — И, обдав его пламенем своего дыхания, прошептала: — Будьте здоровы! До свидания!
Он стоял неподвижно, Лена сжала его руку и вдруг обняла, словно хотела поднять и унести с собой. Он не мог не подумать о том, сколь жалка и смешна его пассивная роль, но даже и она, эта выпавшая ему бессловесная роль, подле нее доставляла ему такую радость, какой ему до сих пор не доводилось испытать. Не противясь больше своему желанию, он отвел от себя ее руки и сжал в объятиях. Оказавшись в тисках его рук, тело ее перестало сопротивляться. Только голова и шея оставались свободны. И пока он прижимал ее к себе, чувствуя, как в ней растут и ширятся молодые, кипучие силы, а буйное девичье сердце, словно живое существо, стучится и бьется в его грудь, — она все дальше откидывала голову. Она ускользала от него, уклонялась от его поцелуя, но в то же время как бы хотела сохранить такое расстояние, при котором могла бы беспрепятственно читать в его глазах, в чертах и движениях его лица.
Наконец каким-то совершенно для него необъяснимым чудом она сжалась, вывернулась, выскользнула из его объятий и, привстав на цыпочки, запечатлела на его губах быстрый поцелуй. И при этом погрозила ему пальцем, чтобы он не двигался, пока она, проскользнув в дверь, не притворит ее за собой.
И только еще раз с порога, в темноте, прозвучало чуть слышное:
— До свиданья!
1947
Перевод Т. Вирты.
— Смотри, смотри, смотри! — шепотом кричала старая женщина с седыми, по-девичьи кудрявыми волосами больной, лежащей на узкой желтой оттоманке — верхняя часть ее тела, худенькая, плоская, вся ушла в оттоманку, а тяжелые, отекшие, бессильные ноги покоились на изогнутом изголовье.
Молодая женщина не повернула головы, не шевельнула полуопущенными веками, а старая тихо проговорила скорее с любопытством, чем со страхом или удивлением:
— Как муравьи! — И тут очень близко, метрах в десяти от них, оглушительно защелкали, затявкали, заикали с разной скоростью и короткими неравномерными передышками многоголосые пулеметы, винтовки, автоматы и тяжелые минометы, словно одновременно застучали аппараты Морзе величиной с солоникских береговых журавлей. На крыше загремела черепица, дважды звякнула жесть водосточной трубы, посыпались обломки черепков, кружась в воздухе и глухо ударяясь о пол террасы. Все ниже и ниже над их головами пролетали и отскакивали от шершавого известняка стен горячие расплющенные пули. Верхнее стекло единственного окна, обращенного в Букуле, взвизгнуло, и пуля в комнате ударилась о твердое дерево шкафа. Старой женщине стало ясно, что напрасно она надеялась укрыться в погребе с каменными сводами, отнесла туда подушки, воду, еду, лекарства, кое-какую одежду и драгоценности, — сейчас уже поздно переводить больную, хоть это тут же, рядом с террасой, — пять ступенек и шесть шагов. Она на коленях подползла к больной, так же на коленях перетащила ее в комнату и уложила на тахту в безопасном углу.