Мы были поражены. Учитель хмуро кивнул головой.
— Вот видите, в обычной атмосфере он мог бы жить еще долго, вялый и малоподвижный, каким его создала природа. Но человеческая рука бросила его в стихию огня, и он моментально сгорел. Разве думал он, довольно взмахивая крылышками, что через мгновение упадет замертво?
Это был последний рассказ Чичи. С тех пор у него редко возникало желание рассказывать, а у нас — слушать. Ему стало трудно говорить, речь его часто прерывали длинные паузы. В классе то и дело раздавалось его старческое покашливание, он подолгу всматривался в зимнюю мглу за окном. Постепенно мы привыкли договариваться еще до того, как он выйдет из класса, где у нас будет война русских с японцами и где мы будем лепить снеговика с дубинкой в руках и трубкой во рту. Учитель раздраженно одергивал нас. Обзывал негодяями, говорил, что мы годимся только в ремесленники, что все сербы лентяи, хвалил трудолюбивых немцев, над которыми мы, болваны, зря потешаемся. Эти речи мы встречали смешками, он злился еще пуще, ругал всех по очереди, но никогда не мог угадать истинного виновника.
— Это не Стева, а Милан! — кричали мы хором.
— Ладно, пусть Милан. Негодяй этакий! Прекрати, а то я тебе ноги переломаю!
Но укротить нас ему было уже не под силу. Встречали его шумом, провожали гомоном и гримасами. Чем сильнее ой раздражался, тем мы становились изобретательнее. Мы вкалывали в парты сломанные перья и звенели ими. Мита притащил в класс мышь, привязал ее на веревочку и спустил на пол, мы же с хохотом гонялись за ней, пытаясь накрыть шапкой. Директор заглядывал в класс и недоуменно качал головой, а старика бросало в дрожь, и, пожимая плечами, он напускался на нас с бранью:
— Не знаю, просто не знаю, что с вами такое. Пока кого-нибудь не отлуплю, видно, не угомонитесь!
Так и случилось. Как-то Мита вытащил из башмака резинку, смастерил из нее рогатку и принялся стрелять бумажными шариками в уши сидящим впереди него. Один раз он промахнулся, и шарик попал в нос учителю. Мы были уже готовы разразиться хохотом, как вдруг заметили, что лицо учителя покрыла мертвенная бледность, борода затряслась. Мы онемели. Учитель встал, обвел взглядом весь класс и остановился на Мите — тот был красный как рак. Он медленно подошел к нему, и звук пощечины разрезал тишину. Наши сердца перестали биться. Мита упал на парту, закрыв лицо руками. Учитель повернулся, дрожащими руками взял со стола шляпу, уронил ее, поднял, не глядя на нас, грустно бросил: «Негодяи!» — и вышел.
Пораженные, мы некоторое время сидели не шелохнувшись. Затем на цыпочках я подкрался к распахнутой двери и выглянул. Учитель стоял у окна и вытирал глаза. На дворе кружились крупные снежные хлопья, по земле стелился дым.