Вооружившись обнаруженной в холле керосиновой лампой, я отправилась осматривать первый этаж. Вскрытый паркет, проплешины на стенах, затянутая в чехлы мебель — казалось, этот дом уже давно необитаем. Как будто с тех пор, как я уехала, прошло не две недели, а целое столетие. Гостиная, музыкальная комната, зимний сад — любимое мамино место: всё мрачное, тёмное и какое-то пустое. Дом производил угнетающее впечатление, но я запретила себе расстраиваться. Решено! Так и сделаю. Завтра же попрошу Генри наведаться в Монтруар. Вместе мы вдохнём в этот особняк новую жизнь.
Проведя ревизию первого этажа, отправилась изучать второй. Прежде чем заглянуть к себе в спальню, решила осмотреть левое крыло. Гостевые комнаты, библиотека, отцовский кабинет. Сто лет в нём не была. Помню, в детстве у меня имелась вредная привычка вбегать к отцу без стука. Он всегда на меня за это сердился, правда, больше шутливо, чем по-настоящему, и всё грозился, что накажет. Вот только никогда не наказывал.
После его смерти я обходила эту комнату десятой дорогой. Как и спальню родителей. Просто не находила в себе силы туда заглядывать. Там всё напоминало о них: каждая безделушка, каждая вещь. С тех пор как их ограбили и убили прошло два года, а я так и не смогла их отпустить. Вся их одежда, все мамины украшения — всё осталось нетронутым. Хранилось в спальне. Знаю, это глупо: они ведь не уехали, а умерли, и никогда не вернутся. Но я никак не могла заставить себя расстаться с тем, что напоминало о них.
Наверное, даже хорошо, что Кристофер обнаружил эту мерзость. Появился повод отреставрировать дом, начать всё заново в каком-то смысле.
Поколебавшись, всё-таки вошла в отцовский кабинет. Здесь всё было, как раньше, ничего не изменилось: массивная мебель, тяжёлые охровые портьеры, сейчас плотно задёрнутые; стеллажи, полные книг, и даже стеклянное пресс-папье с позолоченным ободком — всё осталось на своих местах. Всё, за исключением самого главного.
Здесь больше не было моего отца.
Поставив на стол лампу, опустилась в родительское кресло, провела ладонями по широким подлокотникам, ощущая под пальцами шероховатую, местами потёртую кожу. Знакомый запах витал в комнате. Отец много курил, и табачный дым, казалось, навсегда въелся в стены и мебель кабинета. Это был его запах. Каждая здесь вещь, каждый предмет напоминали о нём.
Сама не знаю, что тогда на меня нашло. Наверное, за время, проведённое в поисках шкатулки, у меня выработался своеобразный рефлекс: если вижу ящик, надо обязательно открыть, заглянуть, изучить. Первый, второй, самый нижний… Везде бумаги, письма, какие-то газеты. Старый гроссбух, перетянутые чёрной лентой визитные карточки и снова письма. По-видимому, отец хранил всё, что только можно было хранить.