— Я ударил Насла.
— Что было ещё раньше? — включила Хол менторский тон. Уверен, она могла бы за две минуты разложить мне всё по секундам и предоставить готовые выводы, но… Это противоречило принципам обучения и взросления! Мысли ворочались туго, поэтому это правило бесило, как никогда.
— Я наблюдал за Аби, — постарался я вложить как можно больше ворчания в эту мысль-образ.
— Что ты чувствовал?
— А, ты про это… Я чувствовал злость на то, что с ней сделали. Я хотел покарать виновников.
— Что ещё?
— Я чувствовал страх за Аби. Опасение, что ей причинят боль. Снова.
— А почему?
— Да хрен его знает, — покачал я головой на ходу. Туалет был уже близко.
Первые дни меня смущало, что субличность с женским голосом наблюдает за, скажем так, интимной частью моей жизнь. Как никак, она всегда со мной. Хол на это на полном серьезе заявляла, что отворачивается. Я же думал, что у неё в принципе нет такой функции и возможности, как отвернуться.
— На то может быть несколько причин.
— Хол, единственное, что я могу придумать, это симпатию к Аби. Ты на это намекаешь?
— Один из вариантов.
— Хочешь сказать, я влюбился?
— А это не так?
— Нет, — уверенно заявил я. — Прости, но обстановка не располагает к влюбленности.
В школе мне нравилась девочка. Мы гуляли с ней за руку и даже целовались. Мне нравились её длинные волосы, округлости и то, как она пахнет. Наверное хорошо, что мы с ней расстались за полгода до того, как школу накрыли ракетным залпом.
Аби была другой. Лысая, худая, похожая на мальчика, странная. Грязная, плохо пахнущая, в синяках. Может это и прозвучит цинично, но нет, я к ней совсем не испытывал романтических чувств.
— У людей есть инстинкт, — сказала Хол, прочитав мои мысли, — Самцы инстинктивно стремятся защищать самок.
— Эм… И? Хочешь сказать, что я инстинктивно хочу её защитить?
— А это не так?
— Ну… это больше похоже на правду, — задумался я, — Можешь отвернуться?
Туалет на кольцевой был общим. Один на всех. Темные, грязные дыры в полу, куда надо справлять нужду. Здесь темно и воняет. Ничего хорошего, но человек может привыкнуть к чему угодно. Это я понял и проверил на себе давно.
— Есть ещё причины? — спросил я Хол, когда закончил.
— Найдутся. Сам догадаешься?
— Не сейчас… Может хоть разок сжалишься надо мной?
— Я уже не раз жалела твою глупость, — вздохнула субличность.
— Да ладно тебе.
— Третья причина — это твои ценности, обостренное чувство несправедливости. Четвертая — обезличивание.
— С третьим пунктом понятно… А четвертый это что ещё за ерунда?
— Не ерунда, а особенность психики. Когда человек находится в спокойном, сытом состояние, то у него не возникает мыслей о насилии. Зачем, если и так всё хорошо? Особенно, если насилие порицается и запрещается, карается законом. Если на человека надавить, то он начнет думать о насилие. Но ему по прежнему будет сложно причинить вред тому, кого он считает живым человеком и личностью. Догадываешься к чему я клоню?