Стасик бросил институт. Катя сказала, что образование ему ни к чему, и надо "делать бабки". Он пошел работать сначала грузчиком, потом в риэлтерскую контору, потом раз-другой съездил "челноком" в Индию, но не поладил с подельщиками, был избит, и опять пошел в грузчики. Зинаида Васильевна страдала. Она постарела на десять лет, и когда встречала коллег с бывшей работы, всякий раз начинала плакать и жаловаться. Никто никогда раньше не видал ее такой убитой. Сын не удался, не удался как испорченный пирог, который то ли не додержали в духовке нравственной закалки, то ли слишком пережгли на упорном воспитательском огне. И дело было не в том, что он пошел заниматься "не своим делом", а в том, что он утратил собственную волю.
Девочка Катя не работала и не училась. Она лежала целые дни на диване, ела шоколадные конфеты, надевала на себя множество разных – дешевых и дорогих – украшений и ходила совершенно голой по квартире. По квартире, за которую платили Зинаида Васильевна и ее муж. Ей представлялось, что так – сексуальней. Сын похудел и почернел. В его глазах появилась какая-то волчья тоска, причудливо смешанная с голодом постоянно возбуждаемой страсти. Когда он не был в отлучке по "зашибанию бабок", то готовил, убирал и стирал Катины вещи: платья, колготки, трусики. С матерью он теперь почти не встречался: этого не желала Катя. Он приходил только брать у родителей деньги, потому что его заработков на Катины аппетиты все равно не хватало. Иногда Зинаида Васильевна собирала ему гостинец – котлеток или пирожков, и он жадно их проглатывал тут же, не отходя от места: одной любовью сыт не будешь. Зинаида Васильевна уже не о чем его не спрашивала. О чем можно было говорить после того, как Катя, сузив свои холодные пронзительные глаза, кричала у них в доме, швыряя на пол тарелки: "Он мой! Мой! Я его у вас отберу! Вы его со мной развести хотите! Не выйдет!" И все из-за того, что Зинаида Васильевна заикнулась об учебе. "Ну как же ты так, Стасик?" – спрашивала она сына, молила голосом и глазами, а он опускал взгляд и отвечал одно: "Не могу, мама… Люблю…"
Что это за любовь, которая убивает в человеке разум, совесть и здравый смысл? Что это за страсть, которая рвет связующие узы между близкими людьми и делает родную душу – чужой?
Последнее время Зинаида Васильевна стала задумываться: кто знает, быть может, все, что происходит, – это испытание. Она должна его вынести, не плакать и не гневить небеса. Пусть Стасик живет по своему собственному разумению: как может, как умеет. Если сейчас он зарабатывает, играя на свадьбах, – пусть играет. Если маленькое чудовище Катя родит ему ребенка – что же, пусть родит. В конце концов она, Зинаида Васильевна, не господь бог, чтобы решать, кому приходить в этот мир, а кому оставаться за его пределами. И душа Стасика – хоть и родная – в то же время совершенно самостоятельная душа. Когда-то она воплотилась в теле ее сына, ее любимого мальчика, но у нее – своя программа, свой жизненный экзамен. Нельзя дышать за другого, нельзя прожить за другого человека его собственную жизнь и принять те решения, которые может принять только он сам. Быть может, она, мать, чего-то не доглядела, но дело сделано, и насильственно переменить его невозможно.