Розенблюм долго колебался: советское было ему чуждо, но прежде всего он хотел избежать потрясений. Достаточно было с него одного нелегального перехода границы. Он боялся быть интернированным, мысль о немцах приводила его в ужас. И в конце концов он принял советское гражданство, не подозревая, что это и есть прямая дорога к немцам. В начале мая он переехал в Кременец на Волыни и устроился там преподавателем французского языка в Лицее. Конец его - была смерть в кременецком гетто при ликвидации евреев.
Люди, которые не верили, что немцы их примут легально, не ждали обещанной реэвакуации и переходили границу нелегально, как это сделал Мечислав Браун. Один из работников моей библиотечной бригады ушел таким путем в Варшаву, где ждала его жена. Жена его - зубной врач, просила его вернуться и писала, что в Варшаве можно жить и работать.
Этот человек погиб в варшавском гетто.
Леон Шафер не принял советского подданства и вернулся в Варшаву совершенно легально. Неожиданно немцы сформировали 13 мая 1940 года еврейский эшелон на станции Брест, и ему удалось попасть туда. Около 600 человек поехало этим поездом. Немецкий лейтенант, который руководил посадкой на советской станции Брест, вышел к толпе евреев на перроне, пожал плечами и сказал им:
"Не понимаю, зачем вы едете к нам! Ведь вы знаете, что немецкое правительство не любит евреев?.."
Но эти люди возвращались к своим женам и детям и думали, что немецкие "антисемиты не страшнее советских "покровителей". В этом они, однако, ошибались.
В конце мая я получил письмо от Лени из Варшавы. В этом письме, как в письме Мечислава Брауна, была речь о том, что он "безмерно счастлив", что дорога из Бреста в Варшаву продолжалась два дня, что их кормили по дороге и прилично обращались. В Варшаве дали ему в полиции месяц времени, чтобы выбрать себе постоянное место жительства. Он съездил в Люблин к знакомым, и короткое время у него была иллюзия, что он сможет соединиться со своей семьей в Лодзи. В то время уже была установлена граница между польским генерал-губернаторством и Германией, и ему так и не удалось то, ради чего он выехал: встреча с семьей.
Леон Шафер погиб в варшавском гетто.
В то самое время, когда на улицах Пинска были расклеены трогательные плакаты "Комитета опеки над беженцами" и мы с удовольствием чувствовали себя предметом правительственной опеки - на далеком русском севере, над Белым морем, спешно ремонтировались и приводились в порядок бараки и лагеря для поляков. Это не были лагеря для интернированных. Это были советские "ИТЛ" - исправительно-трудовые лагеря для преступников. Местные власти могли об этом ничего не знать. Наша судьба решалась в Москве.