"Вы смеетесь надо мной? Год тюрьмы - за что?"
"Год, это максимум! - сказал следователь успокаивающе, и в глазах у него забегали веселые искорки. - Может, меньше дадут!"
Допрашивая меня, он одновременно записывал мои ответы. Однако в протокол из нашего разговора попало немного. Отмечена была история и даты моего бегства из Лодзи, наличие у меня родственников за границей, потом следовал вопрос:
"Почему не желаете жить в Советском Союзе?"
"Потому что желаю жить в Палестине. Там у меня семья, и там место моего постоянного жительства. Оттуда я приехал в Польшу на короткое время и туда желаю вернуться. А в Советском Союзе я никогда не жил, и странно было бы, если бы я захотел здесь жить только потому, что случайно здесь оказался как беженец. Я здесь чужой".
Около часа я убеждал следователя, что мое нежелание оставаться в Советском Союзе еще не означает враждебных чувств к этой стране.
"А в Лодзь зачем записались? Там ведь немцы".
"В Лодзи меня застала война, и не всегда там будут немцы, и туда я имею право вернуться - сейчас или после войны.
Через Лодзь идет дорога в Палестину. А раз там немцы, я охотно поеду в Палестину через Одессу".
"Значит, оставаться у нас не хотите?"
"Нет, не хочу".
Следователь записал коротко:
"Не желает жить в Советском Союзе, имея семью за границей". Наконец в протокол было внесено:
"Признаете ли себя виновным в том, что являетесь беженцем, проживаете в Советском Союзе нелегально и имеете намерение выехать за границу?"
Я остолбенел. Из предыдущих вопросов и ответов никакой моей ВИНЫ не вытекало. Признать себя виновным - в чем?
"Нет, не признаю!"
Мой собеседник посмотрел на меня взглядом, не сулившим ничего хорошего.
"Что же нам, начинать сначала?"
"Поймите, что я такой постановки вопроса не могу принять!" Что же это за выезд "за границу"? Это для вас заграница, а не для меня. Для меня заграница именно здесь, в советской Белорусской республике, в городе Пинске! Польша для меня не заграница, раз у меня польское гражданство. Палестина для меня не заграница, раз я еврей и жил там до войны".
Следователь вскочил и подошел к боковой двери. Позвал кого-то. В комнату вошел высокий черномазый мужчина.
"Сил нет, - угрюмо сказал следователь. - Семь потов сошло. Крутит, вертит, и не ухватишь его. Зловредный какой-то".
"Что, адвокат? - сказал черномазый. - Не иначе, как ПАН адвокат".
"Нет, я не адвокат, - сказал я, - но надо же мне защищаться, когда меня обвиняют черт знает в чем - в том, что я беженец. Я не адвокат, а доктор философии".