Спустя много лет, когда я открою блог Последний Романтик, я вспомню эти журналы и их обложки. Они предлагали нечто настолько привлекательное, настолько развращающее, что могли стоять только на самых верхних полках, куда дети и женщины просто не дотягивались. Женская тяга к сексу считалась опасной. Сексуальное желание могли выражать только и исключительно мужчины. Отцы моих друзей, учителя, старшие братья. Все те, кто доставал до верхних полок.
Где же, спрашивала я себя уже тогда, была моя верхняя полка? И какие чудеса ждут меня там?
* * *
Уилл ушел, и я уже всерьез начала искать Нони, беспокоясь, что она могла заметить наш разговор, и я буду вынуждена объясняться. В том, что касалось нас, ее дочерей, Нони не признавала никаких границ, будь то проблемы с кожей, бойфренды или рабочие перспективы. Ее вопросы, всегда прямые и по делу, были направлены на то, чтобы получить ответ, содержащий достаточно информации, чтобы она могла критиковать нас. Уклонение от вопросов Нони стало среди нас с сестрами своего рода спортом, таким словесным теннисом, в котором Нони всегда удавалось сравнять счет. Я могла только предположить, сколько всего она смогла бы извлечь из истории с Уиллом с его поцелуем.
Но я могла не волноваться. Когда я ее отыскала, Нони стояла одна где-то на краю, не вписываясь в толпу, но совершенно спокойная в своем черном хлопковом платье и крупном хипповском ожерелье. К концу среднего возраста Нони обрела какую-то мистическую самодостаточность, которая выделяла ее из всего представленного здесь богатства напоказ. Она никогда не красилась, ее волосы, которые снова отросли, были длинными, вьющимися и непокорными.
– Ну наконец-то, – сказала Нони, обнимая меня. – Я уж думала, ты заблудилась.
– Я не настолько опоздала! – отрезала я, почувствовав себя одернутой и обиженной, а потом еще и глупой, потому что была одернута и обижена. Я была взрослой. И могла приходить и уходить, когда мне будет угодно.
– Я пыталась обсудить свадьбу с мамой Сандрин, но она вместо этого пристала ко мне со своими бездомными кошками, – закатила глаза Нони.
Жасинда, мать Сандрин, была неуловимо похожа на Игги Попа: светлая, плоская и худая, как борзая собака. Ее основным занятием было участие в различных организациях и комитетах, связанных с животными. Меня ничуть не удивило, что Нони было трудно с ней общаться.
– А что насчет кошек? – спросила я, вспомнив тех, что были у Кэролайн.
В конце концов, я отволокла их всех в приют в Квинсе. Мои дурацкие соседки не захотели оставить котеночка, даже самого маленького, с бело-голубыми глазами, но я наврала Кэролайн, сказав, что всех пристроила по домам.