Пауза тянулась бесконечно долго.
— Ну, что делать будем, Палыч? — наконец нетерпеливо спросил второй милиционер первого.
— А? — очнулся тот. — Что?
— Я говорю, что делать будем?
— Ничего не будем, — ответил грозный Палыч. — Ты же видишь: семейное дело. Обычный скандал.
— Ничего себе — обычный скандал! — возмутился Личутин. — Меня, можно сказать, чуть жизни не лишили… Вы обязаны завести дело на этих бандиток! Они ворвались ко мне, связали и собрались пытать вот этим самым… — он затряс в воздухе открывалкой.
— А вот свидетели утверждают, что это вы жестоко издевались над бывшей женой, — сурово произнес Палыч.
— Я? Да я ей только по телефону звонил!
— Значит, телефонное хулиганство, — констатировал второй милиционер. — Забираем его, Палыч? Должен же кто-то бедную женщину защитить…
— Должен, — мужественно согласился тот, не отрывая от Зои сумасшедшего взгляда.
— Пожалуйста, не забирайте его! — вдруг спохватилась Зоя, вытирая слезы. — В общем, ничего плохого он мне не делал, только… только пугал. Вы просто скажите ему, чтобы он меня больше не преследовал — и все. Пожалуйста!
В комнату протиснулась Анфиса Терентьевна — бабушка — божий одуванчик. Тряся головой, нетерпеливо оглядела комнату.
— Что, живой? — с облегчением всплеснула она руками, упершись взглядом в своего соседа. — А я уж было подумала — того…
— Что — «того»? Что — «того»?! — истерично завизжал Личутин. — Я еще жив! А в этом мире справедливости не было, нет и не будет…
* * *
«Бессмысленная, пустая жизнь… — на следующее утро думала Катя. — Напились какой-то дряни и поехали вершить правосудие. Слава богу, что никто не пострадал!» В глубине души у нее были серьезные подозрения — ей показалось, что Фаина действительно собиралась каким-то образом использовать консервный нож против Личутина.
Катя заставила себя встать. Она выпила таблетку от головной боли, взяла в руки коня и принялась методичными движениями ошкуривать его. Деревянная поверхность должна быть гладкой, нежной, бархатистой на ощупь…
«Бессмысленная, пустая жизнь… Занимаюсь какой-то ерундой… — преследовала ее одна и та же мысль. — Я готова заниматься чем угодно, только не собственным сыном. Естественно, что он без ума от Ганина. Тот говорит с Микой, играет… Им интересно друг с другом… — Катя отставила от себя деревянную фигурку, потерла виски. — А я — женщина, и я ничего не знаю про оружие, танки, технику, роботов. Я считаю скучными компьютерные игры и я не умею собирать железнодорожные макеты… Но ведь есть еще столько занимательного — того, что знаю только я! Мика просил меня пару раз научить его вырезать из дерева, а я ему отказала. Боялась, что он может порезаться. Нет, нельзя всего бояться! Я становлюсь похожей на своих теток, которые всю жизнь страшились всего и вся, а в результате лишились чего-то самого главного — того, что не дается без риска…»