Следовательно, смысл в том, что при оценке свободной воли можно многого добиться, сместив фокус внимания с узкой сосредоточенности на изначальной причине на более широкое рассмотрение человеческой реакции. Наша свобода — это не свобода от физических законов, на которые мы никак не можем повлиять. Наша свобода в проявлении вариантов поведения — мы можем прыгать, думать, воображать, наблюдать, рассуждать, объяснять и так далее, — недоступных для большинства прочих наборов частиц. Человеческая свобода — это не свобода добровольного выбора. Все, что открыла до сих пор наука, лишь укрепило мнение о том, что такого произвольного перехода между вариантами развертывания реальности не существует. Нет, человеческая свобода связна с тем, что он освобожден от оков обедненного набора реакций, которые ограничивают поведение неодушевленного мира.
Понятие свободы не требует свободной воли. Ваш героический поступок, спасший мне жизнь, хотя и следует оценить по достоинству, проистекает из действия физических законов и потому не является актом свободной воли. Но тот факт, что ваши частицы смогли спрыгнуть со скамейки, обдумать свои действия, а затем и поступить в соответствии с результатом рефлексии, совершенно поразителен. Частицы, собранные в камень, не способны ни на что даже отдаленно похожее. Именно в этих способностях, проявившихся в виде чудесной совокупности мысли, чувства и поведения, отражена сущность того, что значит быть человеком, — сущность человеческой свободы.
Использование мной термина «свободный» для описания вариантов поведения, которые, судя по законам физики, не являются актами свободной воли, может показаться лингвистическим фокусом. Но смысл, как давно предположили представители компатибилистской школы философии, в том, что, когда речь заходит о свободе и физике, не все потеряно; очень полезно рассмотреть альтернативные типы свободы, которые согласуются с физическими законами. Есть разные предложения, как можно этого добиться, но, похоже, что все эти теории мрачно сообщают вам плохие новости: «Там, где речь идет о свободе воли традиционного типа, вы ничем не отличаетесь от камня», — но затем, когда вы уже отвернулись, чтобы спокойно погрустить, они восклицают: «Приободритесь! Существует еще и такаяразновидность свободы, приятная сама по себе, и ее-то у вас всегда в изобилии»43. В подходе, который я защищаю, такую свободу находят в освобождении от ограниченности спектра возможных вариантов поведения.
Лично меня этот вариант свободы очень утешает. Когда я сижу здесь, набирая на клавиатуре свои мысли, меня не беспокоит понимание того, что на уровне элементарных частиц все, о чем я думаю, и все, что я делаю, представляет собой непосредственное развитие физических законов, которые мне неподконтрольны. Для меня важно, что мой набор частиц, в отличие от моего стола, моего стула и моей кружки, способен демонстрировать громадное и разнообразное множество вариантов поведения. В самом деле, мои частицы только что составили это самое предложение, и я рад, что они это сделали. Конечно, эта реакция — не что иное, как армия моих частиц, выполняющая свои квантовомеханические приказы, но это не снижает реальности ощущения. Я свободен не потому, что могу заменить собой физический закон, но потому, что моя чудесная внутренняя организация раскрепостила мои поведенческие реакции.